полушубокъ, ежели вы не будете посылать меня на работу? — вымолвилъ, наконецъ, Антошка. — Мнѣ никакого даже костюма не надо... Здѣсь тепло.... Вотъ вамъ, графъ, ежели, напримѣръ, къ пальту да теплый воротникъ...
— Обо мнѣ не безпокойся, добрый мой мальчикъ, — возразилъ „графъ“, тронутый такою деликатностью Антошки. — Я знаю секретъ, какъ согрѣться, если очень холодно...
— И я знаю, графъ.
— Ты? Какой же твой секретъ?
— Я пробовалъ. Бывало, заколѣешь отъ холода, выпьешь шкаликъ, и будто теплѣе...
— Никогда больше не пробуй, Антошка! — строго и торжественно сказалъ „графъ“, и прибавилъ, — Ахъ, бѣдный, бѣдный! Такой маленькій и ужъ согрѣвался водкой!
— Никакъ нельзя было по нашей работѣ иной разъ не выпить, — оправдывался Антошка. — И меньше меня мальчики пили...
— Теперь у тебя такой работы не будетъ... слышишь? И ты дай мнѣ слово, что никогда больше не прикоснешься къ водкѣ, что бъ не огорчить меня... Дашь?
— Убей меня Богъ, если я прикоснусь! — горячо воскликнулъ Антошка и перекрестился. — Да я и не люблю ея... Только горло деретъ...
— То-то... Нечего и любить подлую! — какъ-то грустно и значительно протянулъ „графъ“.
Онъ сталъ раздѣваться и, облачившись въ халатъ, присѣлъ къ столу и спросилъ:
— Ну разсказывай, Антошка, что ты безъ меня дѣлалъ? Скучно было?
