— Ну, говорите же, кѣмъ онъ назвался? — нетерпѣливо допрашивалъ Опольевъ.
— Дальнимъ родственникомъ вашего превосходительства, — словно бы извиняясь, что обязанъ передать такое неправдоподобное извѣстіе, — проговорилъ Егоръ и даже позволилъ себѣ улыбнуться.
„По крайней мѣрѣ, имѣлъ стыдъ не назваться братомъ!“ — облегченно подумалъ его превосходительство.
И сказалъ:
— Позовите сюда швейцара.
Когда швейцаръ явился, Опольевъ тихимъ ровнымъ и спокойнымъ тономъ, какимъ всегда говорилъ съ прислугой, произнесъ:
— Если господинъ, который принесъ утромъ письмо, придетъ еще когда-нибудь, не принимайте отъ него писемъ и никогда не пускайте его. Поняли?
— Понялъ, ваше превосходительство.
— Можете итти.
Швейцаръ повернулся почти по военному и исчезъ.
Его превосходительство вновь принялся за работу.
Часа черезъ полтора онъ поднялся съ кресла, слегка перегнулся, расправилъ свою уставшую спину и, взявъ со стола письмо, легкой, молодцеватой походкой, чуть-чуть перекачиваясь, прошелъ черезъ рядъ комнатъ въ столовую.
Тамъ за чайнымъ столомъ сидѣла жена Опольева, полноватая, довольно красивая еще, блондинка, въ кольцахъ на пухлыхъ бѣлыхъ рукахъ, съ пышнымъ бюстомъ и туго перетянутой тальей, и молоденькая дѣвушка въ черномъ шерстяном платьѣ, свѣжая, худенькая брюнетка съ однимъ изъ тѣхъ лицъ, которыя не столько красивы, сколько при
