Иванъ Захаровичъ и его супруга были дома, и оба находились въ дурномъ расположеніи духа. „Дяденька“ курилъ молча, безъ обычнаго благодушія, былъ совершенно трезвъ и не выказывалъ обычной нѣжности своей „Машенькѣ“. Онъ даже сегодня не ходилъ въ трактиръ, что бы почитать газету и побесѣдовать о политикѣ и о разныхъ отвлеченныхъ предметахъ съ прикащикомъ. Въ свою очередь и Машенька была угрюма и зла и, грязная и нечесанная, съ подвязанной щекой отъ ожога, сидѣла за пологомъ и взглядывала по временамъ въ окно на дворъ.
Бѣгство Антошки безпокоило обоихъ по весьма уважителыщмъ причинамъ.
Во-первыхъ, Антошка представлялъ собой и весьма доходную статью ихъ бюджета, и потеря такого „племянника“ затрогивала довольно чувствительно ихъ матеріальные интересы. Во-вторыхъ — и это, пожалуй, волновало супруговъ не менѣе — у обоихъ мелькали непріятныя мысли, какъ бы изъ за этого „неблагодарнаго подлеца“, забывшаго всѣ оказанныя ему благодѣянія (на это особенно напиралъ Иванъ Захаровичъ, цѣнившій, какъ извѣстно, высокія чувства) не вышло какихъ-нибудь серьезныхъ непріятностей съ полиціей и даже съ сыскнымъ отдѣленіемъ, близкое знакомство съ которымъ не очень-то улыбалось Ивану Захаровичу, имѣвшему уже случаи въ своей жизни раза два побывать тамъ.
Этотъ „разбойникъ“ не даромъ грозился, что найдетъ управу и, чего добраго, заведетъ какую-нибудь кляузу...
— Ддда... неблагодарный и подлый, можно ска-
