спрашивалъ „графъ“, пораженный печальнымъ видомъ племянницы. — Вы молоды, хороши, имѣете средства, добры и отзывчивы, живете не праздно, какъ другія... У васъ образованный молодой мужъ, свѣтило науки, который, конечно, любить васъ и раздѣляетъ ваши взгляды...
Нина нѣсколько мгновеній молчала, и вдругъ слезы тихо закапали изъ ея глазъ.
— Нина! Простите... Я своими дурацкими вопросами только разстроилъ васъ, — извинялся „графъ“, цѣлуя маленькую блѣдную руку Нины. — Я принесу воды... успокойтесь.
И „графъ“ поднялся, съ кресла.
— Не надо, сидите, дядя... Это сейчасъ пройдетъ. Я нарочно пріѣхала, что бы разсказать вамъ все... все... Вы ничего не знаете... Я прежде о себѣ не разсказывала и рѣдко у васъ бывала... Я вѣдь совсѣмъ одинока, милый дядя! — говорила молодая женщина, когда нѣсколько успокоилась.
— Одиноки? А мужъ? — невольно воскликнулъ „графъ“.
Онъ видѣлъ его разъ или два.
Влюбленная и счастливая, вышедшая замужъ противъ воли отца за молодого профессора, далеко не родовитаго происхожденія, что, главнымъ образомъ, и смущало его превосходительство, Нина, два года тому назадъ, вскорѣ послѣ свадьбы пріѣзжала съ мужемъ къ дядѣ.
Онъ не понравился тогда „графу“, этотъ молодой, красивый и уже извѣстный ученый. Онъ показался слишкомъ ужъ кокетливымъ и въ манерахъ, и въ костюмѣ, слишкомъ рѣшительнымъ въ приговорахъ и влюбленнымъ въ себя. Несмотря на чрезвычайную
