дяди, озаренное счастливой улыбкой, на эту впалую грудь, и ей почему-то казалось, что онъ слишкомъ фамильярно обращается съ будущимъ.
— Ну, какъ хотите, дядя... Я рада за васъ и за Антошу... Вотъ. только вы что-то похудѣли немножко съ тѣхъ поръ, какъ я видѣла васъ въ послѣдній разъ... Здоровы ли вы?..
— Ничего себѣ, скриплю... Вотъ слабость сталъ чувствовать въ послѣднее время, но, надѣюсь, это пройдетъ.. Года все-таки свое берутъ, ну, и жизнь-то моя прежняя была не особенно правильная, совсѣмъ даже неправильная, Нина.
— Быть можетъ, хотите посовѣтоваться съ докторомъ, дядя? Я къ вамъ привезу спеціалиста.
— Спасибо, Ниночка, спасибо... У меня есть одна знакомая — докторша, славная барыня. Я съ ней совѣтуюсь и, по ея совѣту, ходилъ къ спеціалисту. Онъ говорить то же, что и докторша: надо беречься. Я и сдѣлался трусомъ... Забочусь о своей персонѣ, Нина, точно принцъ крови... Теперь, видите ли, мнѣ очень жить хочется... Хоть бы лѣтъ пять еще протянуть! — проговорилъ, улыбаясь, „графъ“. — Ну, а вы какъ поживаете, Нина? Здоровы, надѣюсь?
— Здорова.
— А объ остальномъ нечего и спрашивать... Живется хорошо, конечно?
Нина встрепенулась, точно раненая птица. Въ выраженіи ея лица и глазъ было что-то безконечно грустное.
— Не хорошо, дядя! — проронила она.
— Не хорошо? Отчего не хорошо? Что съ вами, голубушка? — съ нѣжнымъ любовнымъ участіемъ
