— И мнѣ не хочется... Вечеромъ поѣдимъ... Убирайте, Марѳа... Да скажите Адели Карловнѣ, что мы не ѣли ея котлетъ не потому, что онѣ дурны, а потому... потому, что мы съ Антошей очень счастливы. Понимаете?
Марѳа взглянула ошалѣлыми глазами на обоихъ жильцовъ и молча убрала со стола.
„Графъ“ закурилъ свою копѣечную сигару и заговорилъ:
— Ужасно сильно развито у тебя чувство благодарности, я тебѣ скажу, Антоша. Оно вообще рѣдко у людей... Ты помни это и никогда на него не разсчитывай. И ты преувеличиваешь это чувство по отношенію ко мнѣ...
— Почему это?
— А потому, что я и не знаю, кто кому больше обязанъ: ты мнѣ, или я тебѣ?
— Конечно, я... Не будь васъ, чѣмъ бы я былъ теперь... Ходилъ бы съ ларькомъ и терпѣлъ отъ дяденьки...
— А не явись ты ко мнѣ въ ту ночь, давно бы я умеръ гдѣ-нибудь на улицѣ пьяный... Да, Антоша. И не жалѣлъ бы жизни... А ты возродилъ меня... Ты снова заставилъ полюбить жизнь... И вотъ теперь я не одинъ, и я счастливъ, благодаря тебѣ... Ну, да что считаться. Но не забывай только одного, что обоихъ насъ выручилъ случай... Не будь этой доброй феи племянницы, не устроилось бы все такъ хорошо... Я ходилъ бы по вечерамъ на „работу“, выпрашивалъ бы гривенники, но на нихъ, братъ, ты знаешь, не составишь состоянія, и даже теплаго пальто не купишь. По всей вѣроятности, я слегъ бы въ больницу, и что бы тогда съ тобой сталось.
