Было всего тридцать копѣекъ.
— Только и всего?
— Только... Совсѣмъ покупателевъ нѣтъ... И меня даже одинъ генералъ остановилъ, — вдругъ прибавилъ Антошка, вспомнивъ совѣтъ „графа“ и, имѣя въ виду не столько припугнуть „дяденьку“, сколько отвлечь его вниманіе отъ щекотливаго разговора на счетъ выручки.
— Какой такой генералъ?
— Важный, должно быть. Такой высокій и съ большими усами... И сердитый... Остановилъ это онъ меня у Гостинаго двора и спрашиваетъ: „По какой причинѣ ты, мальчикъ, шляешься по улицамъ въ такомъ рваномъ пальтѣ?.. Это, говорить, не полагается, что бы по такой холодной погодѣ и безъ теплой одежи... Кто, говорить, тебя посылаетъ? Сказывай, гдѣ ты живешь?“
Не лишенный, какъ оказывалось, нѣкотораго художсственнаго воображенія, Антошка вралъ блистательнымъ образомъ и не моргнувши глазомъ, испытывая въ то же время внутреннее злорадство при видѣ безпокойнаго выраженія на лицѣ „дьявола“.
— Что жъ ты сказалъ этому генералу? — не безъ тревоги въ голосѣ нетерпѣливо спросилъ Иванъ Захаровичъ.
— Живу, молъ, ваше сіятельство, у родного дяденьки... А квартируемъ мы...
— Что-оо? Развѣ я вамъ, подлецамъ, не приказывалъ никогда не говорить, гдѣ вы живете!... — перебилъ, закипая гнѣвомъ, Иванъ Захаровичъ. — Знаешь ли, что я за это сдѣлаю съ тобой, съ мерзавцемъ?..
