вичъ, — но вы меня лишали дорогого существаи хотѣли отнять его чуть ли не силою...
— Но для его же пользы...
— Вы думаете, княгиня?..
— Увѣрена.
— А я такъ увѣренъ, что въ вашихъ пріютахъ дрессируютъ будущихъ лицемѣровъ... Взгляните, какъ всѣ эти дѣвочки забиты... Надѣюсь, вы извините свободу чужого мнѣнія? Не правда ли? А затѣмъ позвольте, княгиня, искренно поблагодарить васъ за помощь, которую вы оказывали лично мнѣ, и пожелать вамъ всего лучшаго... Имѣю честь кланяться, княгиня! — прибавилъ „графъ“ по-русски и почтительно склонилъ голову.
— Мы съ вами разныхъ взглядовъ... Дай Богъ и вамъ всего хорошаго, а главное, мира душевнаго и здоровья!
Княгиня протянула руку „графу“, ласково кивнула Антошкѣ и пошла дальше.
Нѣсколько времени „графъ“ и Антошка шли молча по улицѣ.
Наконецъ, Антошка спросилъ:
— По-каковски это вы говорили съ этой княгиней, Александръ Иванычъ?
— По-англійски...
— Должно быть, отчекрыживали ее?
— Положимъ, не „отчекрыживалъ“, какъ ты выражаешься, а кое-что ей сказалъ! — отвѣчалъ, улыбаясь, „графъ“.
— На счетъ пріюта?
— Именно. А почему ты догадался?
— Да какъ же... Совсѣмъ Анютка какая-то глупая стала въ этомъ самомъ пріютѣ... Прежде она не