сорокъ, съ грубымъ, такъ называемымъ, „солдатскимъ“ лицомъ. Красное, одутловатое, испещренное рябинами, съ толстымъ носомъ и толстыми губами, окаймленное черными баками и окладистой бородой, оно далеко не отличалось привлекательностью. Маленькіе, заплывшіе и плутовскіе глаза свѣтились маслянымъ блескомъ. Въ нихъ было что-то хищное и выдавало прожженную каналью, прошедшую житейскія „мѣдныя трубы“.
Дѣйствительно, Иванъ Захаровичъ перепробовалъ много профессій послѣ того, какъ вышелъ въ отставку.
Онъ былъ швейцаромъ, сидѣльцемъ въ кабакѣ, разсылыіымъ, но не уживался на мѣстахъ, имѣя слабость и къ вину, и къ картамъ, и къ прекрасному полу, — слабость, заставлявшую его не всегда быть особенно разборчивымъ, если ему поручали деньги. Онъ ихъ частенько-таки терялъ и, вѣроятно, благодаря только своей счастливой звѣздѣ, не попалъ въ сибирскія палестины.
Долго онъ влачилъ полунищенское состояиіе: торговалъ на рынкѣ старымъ платьемъ, ходилъ въ факельщикахъ, носилъ шарманку, сопровождая „Петрушку“ и не оставлялъ сладкой надежды выбиться и жить „какъ люди“, не обременяя себя праведными трудами. И, наконецъ, напалъ на счастливую мысль — открыть „заведеніе“ для дѣтей.
Осуществленіе этой идеи не потребовало особенныхъ затратъ. Хорошо знакомый съ трущобами, онъ зналъ, что въ Петербургѣ дѣтскаго товара сколько угодно, и, при извѣстной осторожности, предпріятіе его не представляло большого риска.
И Иванъ Захаровичъ „арендовалъ“ нѣсколь-
