— Но что-же мнѣ дѣлать? Не могу же я согласиться съ папой, что дядя негодяй, и никогда съ этимъ не соглашусь. Ну, хорошо, я не скажу папѣ о своемъ визитѣ, если ты этого не хочешь, но я все-таки навѣщу дядю...
— Но если отецъ какъ-нибудь узнаетъ?
— Ну что жъ? Тогда я все объясню ему, все...
Этого-то и боялась пуще всего мать. О, она хорошо знала, какъ самолюбивъ ея мужъ и какъ ему неприятно всякое противорѣчіе. А тутъ дочь вдругъ явится какъ бы въ роли обвинительницы отца!..
И, вдругъ принимая строгій видъ, Опольева сказала:
— Нина! Ты больше не поѣдешь къ дядѣ. Слышишь, я тебя прошу объ этомъ... Не заставляй приказывать.
— Мама, мнѣ непріятно тебя огорчать, но я должна быть у дяди... Я ему обѣщала и исполню свое обѣщаніе! — прибавила молодая дѣвушка, внезапно блѣднѣя.
Этотъ рѣшптельный отвѣтъ всегда ласковой, кроткой Нины ошеломилъ Опольеву. Она рѣшительно не знала, какъ ей быть, что сказать дочери и, чувствуя, что ея авторитетъ поколебленъ, растерянно смотрѣла на дочь и вдругъ заплакала.
— Мама... не сердись. Ты пойми, что я не могу поступить иначе. Это не капризъ!, — умоляла Нина.
Кончилось тѣмъ, что Опольева, какъ всѣ слабыя натуры, сдалась и пошла на компромиссъ. Она позволила Нинѣ, когда дядя устроится нѣсколько приличнѣе, разъ въ мѣсяцъ навѣщать его.
— Дастъ Богъ, отецъ не узнаетъ объ этомъ! — прибавила она.
