И съ этими словами онъ досталъ свертокъ и подалъ его Нюткѣ.
— На, вотъ, ѣшь... только дай два леденца Алешкѣ... Больше не давай... Ѣшь.
Нютка сквозь слезы улыбнулась и набросилась на леденцы съ жадностью дикаго звѣрька.
Въ эту минуту двери безшумно отворились, и на порогѣ показалась высокая, худая, молодая женщина въ юбкѣ, въ сѣромъ илаткѣ на головѣ, изъ подъ котораго выбивались пряди рыжихъ волосъ.
Она вошла тихо, подкравшись, какъ кошка.
Антошка первый замѣтилъ „вѣдьму“ и кинулъ выразительный взглядъ, предостерегающій объ опасности, на своихъ маленькихъ товарищей.
Нютка немедленно зажала въ своей грязной рученкѣ оставшіеся леденцы, проглотивъ, не безъ риска подавиться, бывшіе у нея во рту, и съ выраженіемъ испуга на своемъ заплаканномъ лицѣ, бросилась къ постели и легла, притихшая и оробѣвшая, словно виноватая собаченка.
Алешка, успѣвшій съѣсть свои два леденчика въ мгновеніе ока и глядѣвшій въ ротъ дѣвочки съ чувствомъ зависти и очарованья, побрелъ къ своему матрацу съ видомъ человѣка, не имѣющаго достаточныхъ основанін опасаться трепки.
Между тѣмъ, рыжая женщина, успѣвшая подслушать слова Антошки, подозрительно оглядѣла комнату и, замѣтивъ валяющуюся на полу сѣрую бумажку изъ-подъ леденцовъ, подняла ее съ полу и, обращаясь къ Антошкѣ, проговорила своимъ рѣзкимъ, низкимъ контральтовымъ голосомъ:
— Ты, что жъ это, подлецъ, не идешь сдавать выручку? До какихъ поръ ждать тебя, мазурика?
