— Послушайте... Прошу васъ повременить день, другой... Даю вамъ слово, что мальчикъ не убѣжитъ, а я сейчасъ же напишу этой княгинѣ и еще одной родственницѣ... попрошу ихъ, что бы онѣ немедленно просили объ отмѣнѣ этого нелѣпаго распоряженія... Если на то пошло, я усыновлю этого мальчика, и, надѣюсь, тогда никто не посмѣетъ взять у меня... О, какіе же они мерзавцы!.. Отвернулись всѣ отъ меня и теперь хотятъ отнять единственное, близкое мнѣ созданіе... Послушайте, г. околоточный, вы молоды, у васъ, вѣроятно, еще не заглохли чувства... Умоляю васъ, повремените день, другой...
— Повремените! — просила и Анисья Ивановна.
— Что жъ... я... пожалуй... доложу, что вы еще больны и находитесь въ безсознательномъ состояніи.
— Благодарю васъ... Вы — человѣкъ! — промолвилъ „графъ“, протягивая околоточному руку.
Черезъ нѣсколько минутъ Антошка бѣжалъ въ домъ Опольева съ письмомъ къ Нинѣ, передавъ другое письмо къ княгинѣ Моравской посыльному.
Ахъ какія краснорѣчивыя были эти письма горемычнаго „графа“!
22.
Появившись въ большой кухнѣ Опольевыхъ, Антошка на этотъ разъ не интересовался наблюденіями. Онъ не обратилъ своего вниманія ни на обстановку, ни на количество мѣдной посуды, ни на низенькую, приземистую фигуру повара, стоявшаго у плиты и мѣшавшаго что-то въ кастрюлѣ большой
