И вслѣдъ затѣмъ пугливо спросила.
— А куда вы везете меня?
— Къ себѣ пока. Тебя накормятъ, напоятъ чаемъ... Тебя вымоютъ, причешутъ и одѣнутъ въ хорошенькое платье. Хочешь?
— Хочу! — отвѣтила дѣвочка.
И ея личико просвѣтлѣло.
Нѣсколько минуть княгиня смотрѣла на это крошечное созданье въ какомъ-то раздумьи, точно о чемъ-то вспоминая. И черты ея строгаго, холоднаго лица смягчались...
Обыкновенно дѣти, которыхъ спасала и призрѣвала княгиня Марья Николаевна, по долгу благотворительницы, не возбуждали въ ней особенно теплыхъ чувствъ. Она никогда ихъ не ласкала, не согрѣвала нѣжнымъ словомъ.
Но въ эту минуту эта маленькая Анютка почему-то возбудила въ ней не одну только жалость, а что-то другое, болѣе нѣжное и сильное, неожиданно для нея самой охватившее ея сердце.
И эта уравновѣшенная, сдержанная женщина, отъ которой вѣяло всегда холодомъ, вдругъ наклонилась къ грязной дѣвочкѣ и стала цѣловать ее съ страстной порывистостью внезапно пробудившагося материнскаго инстинкта.
Анютка широко раскрыла глаза, болѣе пораженная, чѣмъ тронутая этою неожиданною ласкою.
А въ глазахъ княгини блестѣли слезы. Ея красивое, свѣзкее лицо было задумчиво и грустно. Голосъ еянрозвучалъ необычною нѣжностью, когда она спросила Анютку:
— Тебѣ холодно, дѣвочка?
И, не дожидаясь отвѣта, она закрыла Анютку
