было дыръ, хотя заплатокъ было довольно. Панталоны были въ такомъ же родѣ. Сѣрое кашне скрывало ночную сорочку, рукава которой, виднѣвшіеся на худыхъ, волосатыхъ, рукахъ, были не особенно грязны. На маленькихъ ногахъ были стоптанныя резиновыя калоши, а на рукахъ — изящной формы, съ длинными пальцами — лайковыя заношенныя и заштопанныя перчатки. Совсѣмъ порыжѣлый цилиндръ былъ одѣтъ чуть-чуть на бекрень, а изъ подъ него выбивались сѣдоватыя кудри. Не смотря на этотъ почти нищенскій костюмъ, въ осанкѣ и манерахъ этого господина сразу чувствовался баринъ.
— Здравствуйте, графъ...
Нодъ кличкой „графа“ этотъ господинъ былъ извѣстенъ въ числѣ многихъ обитателей трущобъ и Антошкѣ, который познакомился съ нимъ годъ тому назадъ, нищенствуя у вокзаловъ; онъ нѣсколько разъ исполнялъ порученія „графа“ по доставленію писемъ въ разныя богатыя квартиры, и пользовался его благосклонностью. „Графъ“ былъ единственнымъ въ мірѣ человѣкомъ, который всегда дружески и участливо относился къ Антошкѣ, платилъ ему за коммиссіи, если Антошка приносилъ благопріятные отвѣты, даривалъ леденцы и, случалось, зазывалъ къ себѣ въ „лавру“, гдѣ жилъ въ углѣ, угощалъ чаемъ и велъ съ нимъ бесѣды довольно своеобразнаго философскаго характера.
— Ты это что ?.. Съ ларькомъ нынче?.. Давно?..
— Съ лѣта, графъ...
— Лучше, чѣмъ прежняя работа, а?
— Лучше... И фараоновъ не такъ опасаешься... Показалъ жестянку и шабашъ!
