ка. — Развѣ я оставлю васъ одного, когда васъ всѣ бросили? Графъ! Добренькій графъ! Не отдавайте меня къ княгинямъ, въ пріютъ... Вѣдь вы одинъ на свѣтѣ у меня... А я самъ выучусь всему, что нужно... А въ пріютъ я не хочу... не хочу... Что я там ъ безъ васъ буду дѣлать?... И никто не смѣетъ взять меня въ пріютъ... Я убѣгу оттуда... Графъ, графъ! Что жъ вы молчите?...
Антошка не могъ продолжать и зарыдалъ.
Слезы катились по изможденнымъ щекамъ графа, радостныя, признательныя слезы, и вздрагивавшій голосъ его звучалъ необыкновенною нѣжностью, когда онъ говорилъ:
— Ну, ну... полно, Антошка... Не реви, какъ бѣлуга... Не хочешь въ пріютъ — оставайся у меня... Какъ-нибудь да проживемъ... И ты станешь человѣкомъ, добрый, хорошій мой мальчикъ... Не будемъ больше говорить о пріютѣ. Ну его, къ чорту!
И графъ нѣжно погладилъ Антошкину голову.
Безпредѣльно счастливый и благодарный Антошка припалъ къ его рукѣ.
Съ слѣдующаго же дня „графъ“ каждое утро занимался съ Антошкой, заставляя его читать и писать, и обучалъ его ариѳметикѣ, къ которой, впрочемъ, Антошка былъ достаточно приготовленъ недавнею своею торговою дѣятельностыо, Антошка лѣзъ, что называется, изъ кожи, и своею понятливостью и уснѣхами приводилъ въ изумленіе учителя. Онъ все еще не совсѣмъ поправился и могъ не выходить по вечерамъ па работу, благодаря деньгамъ, присланнымъ племянницей. Такимъ образомъ, графъ и Антошка проводили вмѣстѣ вечера, во время кото-
