„Видно, объявка будетъ!“
Но вмѣсто того „щуплый“, какъ обозначилъ Антошка молодого секретаря, довольно осторожно взялъ своими двумя бѣлыми и длинными пальцами за рукавъ Антошкиной блузы и, проговоривъ „идемъ мальчикъ!“, не безъ нѣкоторой торжественности провелъ Антошку черезъ залу и поставилъ его у кресла предсѣдательницы, лицомъ къ столу такъ, что всѣ господа члены комитета Общества „Помогай ближнему!“ могли отлично разсмотрѣть такую диковину, какъ мальчикъ, прокусившій ногу своего мучителя и — что еще необыкновеннѣе! — не знающій ни своей фамиліи, ни „Отче нашъ“.
Зрители, устремившіе любопытные взоры на Антошку, были, повидимому, нѣсколько разочарованы въ своихъ ожиданіяхъ увидѣть передъ собою маленькаго дикаря, грязнаго, съ всклокоченными волосами или что-нибудь въ подобномъ родѣ.
Вмѣсто того, передъ ними мальчикъ, какъ мальчикъ, даже довольно приличный и чистый и совсѣмъ не имѣющій того забитаго вида, который, казалось бы, долженъ имѣть послѣ всѣхъ своихъ злоключеній. Напротивъ! Въ этой маленькой, тщедушной фигуркѣ и особенно въ выраженіи его глазъ было что-то слишкомъ смѣлое и вызывающее для мальчика въ его положеніи и совсѣмъ непривычное въ кліентахъ, съ которыми благотворительныя дамы имѣли дѣло.
Однако, онѣ нашли (о чемъ нѣкоторыя и перекинулись французскими фразами), что мальчикъ недуренъ собою, но только бѣдняжка блѣденъ и, хотя разочарованныя, все-таки не отказали ему въ нѣкоторомъ сочувственномъ сожалѣніи.
