фическими подробными свѣдѣніями, и съ изложеніемъ утѣшительныхъ видовъ на будущее, и лаконическихъ въ нѣсколько строчекъ, и, наконецъ, юмористическихъ, въ которыхъ разная бѣднота, но по преимуществу „престарѣлые капитаны и поручики“, „несчастные благородные дворяне“ и „горемычныя вдовы“, обремененныя сиротами, взывали къ „добрымъ сердцамъ“ и „высокому покровительству“ Высочайше утвержденнаго Общества „Помогай ближнему!“.
Княгиня не читала прошеній, особенно длиныхъ и иногда не лишенныхъ глубокаго трагизма, скрытаго въ высокопарныхъ, безграмотныхъ словахъ, а дѣлала извлеченія, выбирая самое существенное.
По нѣсколышмъ прошеніямъ давнишнихъ кліентовъ разрѣшены были выдачи, нѣсколькимъ хорошо извѣстнымъ пьяницамъ было отказано, а по остальнымъ рѣшено собрать свѣдѣнія...
Доложивъ послѣднее прошеніе, княгиня проговорила:
— Теперь позвольте обратить ваше вниманіе на одно изъ тѣхъ ужасающихъ золъ, которыя, къ стыду нашему, творятся въ Петербургѣ... Я сегодня, сейчасъ объ этомъ узнала, и совершенно случайно. Знаете ли вы, что въ Петербургѣ существуетъ особый промыселъ: брать несчастныхъ дѣтей и посылать ихъ рваныхъ и плохо обутыхъ просить милостыню на улицахъ. Мы всѣ, конечно, видѣли такихъ дѣтей, но едва ли кому-нибудь изъ насъ могла прійти въ голову чудовищная мысль, что эти дѣти — жертвы чужой организованной эксплоатаціи...
Вслѣдъ за такимъ эффектнымъ началомъ, кня-
