въ какихъ-нибудь особенныхъ платьяхъ, затканныхъ серебромъ или золотомъ и непремѣнно съ оголенными шеями и руками, украшенными драгоцѣнными каменьями, или, по крайней мѣрѣ, въ красныхъ, а не то голубыхъ платьяхъ, стоющихъ много денегъ, а вмѣсто того эта княгиня, въ комнатѣ у которой такъ все красиво и пахнетъ чѣмъ-то пріятнымъ, одѣта вся въ черномъ, точно монашка.
Только горѣвшіе въ ея ушахъ крупные брилліанты указывали, по мнѣнію Антошки, на отличіе ея отъ обыкновенныхъ барынь, которыхъ онъ видалъ на улицахъ. Да и у многихъ изъ нихъ были такіе же камешки.
„Скупая, должно быть. Жалѣетъ одёжи“ — рѣшилъ Антошка.
— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ?
— Антошка, ваше сіятельство! — довольно бойко отвѣчалъ Антошка.
Онъ съ особеннымъ, свойственнымъ мелкимъ торгашамъ, щегольскимъ мастерствомъ произнесъ титулъ, которымъ съ расточительною щедростью награждалъ, не справляясь въ департаментѣ герольдіи, лицъ, покупавшихъ у него на улицѣ спички, бумаги и конверты.
— А твоя фамнлія?
Антошка опѣшилъ. Онъ не зналъ, какъ его фамилія и никогда не интересовался знать, есть ли у него она и вообще нужна ли ему такая роскошь.
— Меня всѣ Антошкой зовутъ, ваше сіятельство!
— Однако, должна же у тебя быть фамилія?