успокоился только тогда, когда господинъ съ дамой продолжали свой путь и скрылись, послѣ чего не отказалъ себѣ въ маленькомъ удовольствіи — погрозить имъ вслѣдъ кулакомъ и затѣмъ пустить въ догонку;
— Тоже... городовой!.. Сволочь!
Прошло еще минутъ десять. Мальчику становилось очень зябко, и онъ собирался, было, сняться съ мѣста и закончить на сегодняшній день торговлю, какъ вниманіе его привлекла дама въ глубокомъ траурѣ, шедшая, опустивъ голову.
Обязательно слѣдовало сдѣлать еще попытку. Видъ этой барыни подавалъ нѣкоторую надежду.
И онъ проговорилъ самымъ трогательнымъ голоскомъ, владѣть которымъ пріучила его недавняя профессія нищенки:
— Милая барыня! Купите бумаги... Дешево отдамъ... Пятачекъ двѣ тетрадки!
Барыня подняла голову и взглянула на мальчика. Его блѣдное, посинѣвшее отъ холода лицо, худое, съ тонкими, красивыми чертами и съ бойкими, бѣгающими, какъ у мышенка, карими глазами, тотчасъ приняло притворно-жалобное выраженіе.
— Купите, милая барыня...
Тѣнь грусти омрачило лицо дамы въ траурѣ, точно при видѣ этого худенькаго, болѣзненнаго мальчугана она вспомнила кого-то...
Она остановилась, торопливо вынула портмоне и протянула мальчику двугривенный.
— Пятнадцать копѣекъ сдачи... Извольте получить бумагу... Бумага первый сортъ! — говорилъ мальчикъ значительно повеселѣвшимъ и уже дѣло
