только и думалъ объ одномъ—о наживѣ—и ради этого только и употреблялъ необыкновенныя усилія и выказывалъ необыкновенную энергію. И, кромѣ того, Чайкинъ замѣтилъ, что, несмотря на то, что всѣ въ Америкѣ равны, богачи все-таки гнушаются бѣдняками и вообще людьми, не умѣющими пробиться.
Особенно поражали и возмущали Чайкина тѣ милліонеры-американцы, о баснословной роскоши которыхъ онъ читалъ и слышалъ, и которые, думалось Чайкину, совсѣмъ забыли о совѣсти и живутъ не по правдѣ, наживая несмѣтныя богатства далеко не чисто. И Чайкинъ не разъ сирашивалъ себя:
«Отчего это на свѣтѣ такъ неправильно устроено? И развѣ нельзя жить иначе?»
Нечего и говорить, что отвѣта на запросы его души не было... Жизнь отвѣчала совсѣмъ не такъ, какъ хотѣлось бы нашему бывшему матросику.
И даже такіе добрые люди, какъ миссисъ Браунъ и миссъ Нора, удивлялись, что можно, думать о такихъ несбыточныхъ мечтахъ.
Одна только Дженъ, сидѣлка въ госпиталѣ, понимала и была, по мнѣнію Чайкина, дѣйствительно праведной душой.
Но много ли такихъ?
Чайкина не забывали и санъ-францискіе друзья.
Нелли время отъ времени писала своему спасителю и звала во Фриски. Отецъ ея два раза просилъ не забывать, что готовъ къ его услугамъ. Мать Нелли писала, что никогда не забудетъ Чайкина.
Макдональдъ писалъ, что уѣзжаетъ въ Ныо-Іоркъ, а передъ отъѣздомъ пріѣзжалъ на день повидать Чайка и сообщилъ, что старый Билль попрежнему ѣздитъ съ дилижансомъ и кланяется Чайку.
Изрѣдка писалъ Чайкину и старикъ Билль и, между прочимъ, извѣстилъ, что Абрамсонъ умеръ.
Но русскихъ за эти три года Чайкинъ такъ и не видалъ. А, между тѣмъ, онъ слышалъ, что на пріискахъ есть русскіе.
