испуганно-растерянный видъ Чайкина и сразу признавши въ немъ иностранца.
И пока Чайкинъ протискивался къ выходу, онъ услышалъ, какъ двое янки держали на него пари.
— Долларъ, что шлепнется!
— Долларъ, что не шлепнется!
— Прибавлю два доллара, что шлепнется!—крикнулъ какой-то новый голосъ.
— Держу!—отвѣтилъ кто-то.
Державшіе пари смотрѣли, какъ соскочитъ Чайкинъ. Трамвай былъ на полномъ ходу.
Онъ соскочилъ, на мгновеніе качнулся, но, сохранивъ равновѣсіе, остался на ногахъ и, добродушно улыбаясь, глядѣлъ вслѣдъ убѣгавшему трамваю.
До его ушей долетѣли одобрительные крики державшихъ за то, что онъ не шлепнется.
«Экій чудной народъ!» проговорилъ вслухъ Чайкинъ, направляясь, по мимическому указанію і:ондуктора, назадъ, и затѣмъ, повернувъ въ первую улицу налѣво, убѣдился изъ надписи на углу, что онъ находится дѣйствительно на Гольмъ-стритъ.
Пройдя нѣсколько шаговъ, онъ увидалъ номеръ дома, который былъ ему нуженъ, и вошелъ въ подъѣздъ.
Тамъ онъ нашелъ таблицу, въ которой были означены фамилій жильцовъ и номера квартиръ, и, благодаря этому, не спрашивая никого, легко нашелъ двери Джаксоновъ и позвонилъ. Черезъ минуту-других отворились двери, и передъ Чайкинымъ показалась веселая необыкновенно симпатичная физіономія негра, во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ.
— Джаксонъ дома?
— Если вы спрашиваете мистера Джаксона, то его нѣтъ дома. Онъ на заводѣ.
— А мистриссъ Джаксонъ?
— Она дома. Но приметъ ли васъ,—не знаю. Давайте вашу карточку, я покажу ей.
