— Очень потѣшный... директоръ театра.
— Зачѣмъ же онъ у васъ былъ? Что ему отъ васъ надо?
Чайкинъ разсказалъ и объяснилъ, какія деньги предлагалъ ему директоръ.
— То-то онъ васъ сумасшедшимъ считаетъ!—со смѣхомъ объявила сидѣлка.
— За то, что я отказался?
— Разумѣется. Тысячу долларовъ не скоро заработаешь.
— И вы считаете меня сумасшедшимъ?— смѣясь спросилъ Чайкинъ .
— О, нѣтъ... На такую работу, какую предлагалъ вамъ директоръ, и я бы не пошла на вашемъ мѣстѣ, Чайкъ.
— Еще бы! Вы вотъ тутъ трудитесь по-настоящему, людямъ на пользу... И, какъ я поглядѣлъ, такъ вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими.
— Трудная, Чайкъ!—отвѣчала сидѣлка.
Она была не старая дѣвушка, и лицо, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.
— Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотрѣть на людскія страданія и утѣшать умирающихъ... говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни ихъ сочтены...
— Никогда не забуду, какъ вы за мной ходили, миссъ Дженъ! Вы, да миссъ Кэтъ меня и выходили!..—съ чувствомъ проговорилъ Чайкинъ.
Миссъ Дженъ промолвила:
— Да, вы очень были опасны, Чайкъ. Мы думали, что вы не выживете. И какія ужасныя страданія вы переносили и съ какимъ терпѣніемъ! Такихъ терпѣливыхъ мужчинъ, какъ вы, я не видѣла!— прибавила сидѣлка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего паціента.
— А я и не зналъ, что былъ такъ опасенъ.
— Не знали? Особенно доктора боялись за васъ послѣ операціи. Не разсчитывали, что вы ее вынесете...
Чайкинъ съ любопытствомъ слушалъ о томъ, какъ онъ былъ
