— Моя невѣста, Билль, честная дѣвушка!—взволнованно проговорилъ Дунаевъ.
Но въ его душу уже закралось сомнѣніе. Онъ, какъ нарочно, всномнилъ о томъ, какъ настойчиво требовала его невѣста деньги и какъ, казалось ему теперь, была холодна вчера при прощаніи.
И, желая подавить эти сомнѣнія и увѣрить себя и Билля, что онъ не попадется впросакъ, онъ хвастливо проговорилъ:
— Меня женщина не обманетъ. Билль. Не таковскій я!
И словно бы въ доказательство, что онъ не таковскій, Дунаевъ налилъ себѣ рюмку и выпилъ ее залпомъ.
— Не хвалитесь, Дунъ. И бросьте объ этомъ думать, а женитесь скорѣе... Я, вѣдь, такъ... по-стариковски болтаю... А вы и повѣрили!—старался успокоить Дунаева Билль.
И, дѣйствительно, добродушный и не особенно сообразительный Дунаевъ успокоился; однако, проговорилъ;
— Моя невѣста. Билль, не такая, чтобы прикарманить деньги... И завтра же я ихъ отъ нея отберу.!. Надо за лавку платить. Такъ и скажу...
— Ну, значитъ, и дѣлу конецъ... Такъ вы завтра ѣдете, Чайкинъ?
— Завтра... Что здѣсь дѣлать?..
— Правильно... И я терпѣть не могу города. На большой дорогѣ, на козлахъ я чувствую себя лучше... Ну, да и то... городато мнѣ молодость-то попачкали... Отъ этого, вѣрно, я люблю такъ свой дилижансъ... А то ѣхали бы, Чайкинъ, послѣзавтра со мной... Я васъ до перекрестка довезу, а тамъ пѣшкомъ пойдете...
— Ждутъ меня. Билль. Надо спѣшить.
— Такъ вы, значить, на пароходѣ, который въ Сакраменто ходить, можете ѣхать.
И Билль объяснилъ, что ежедневно въ 7 ч. утра и въ 7 ч. вечера въ Сакраменто ходить пароходъ.
Послѣ обѣда сотрапезники вышли на террасу, выходившую въ садъ, и имъ подали туда кофе, коньякъ и ликеръ для Чайкина.
Всѣ были въ благодушномъ болтливомъ н строеніи хорошо пообѣдавишхъ и слегка выпившихъ людей.
