— Какъ его не помнить!
— А рѣдкій человѣкъ его помнитъ.
— Вотъ и баркасъ идетъ!—объявилъ Чайкинъ .
Баркасъ, полный людьми, показался изъ-за кормы корвета и медленно и тяжело подвигался на веслахъ къ берегу.
— Закутятъ сегодня земляки!—усмѣхнулся Дунаевъ.—Давно я россійскихъ матросиковъ не видалъ!—прибавилъ онъ радостно.
Оба бѣглеца не спускали глазъ съ баркаса.
Баркасъ уже былъ недалеко.
— А вонъ и боцманъ нашъ!—проговорилъ Чайкинъ.
— Ишъ, галдятъ землячки... Рады, что до берега добрались!..
Дѣйствительно, съ баркаса слышались шумные разговоры и веселыя восклицанія..
Баркасъ, мелжду тѣмъ, присталъ. Дунаевъ и Чайкинъ подошли поближе къ пристани.
Молодой мичманъ, пріѣхавшій съ матросами, выскочилъ изъ баркаса и проговорилъ:
— Смотри, ребята! къ восьми часамъ будьте на пристани!.
— Будемъ, ваше благородіе!—дружно отвѣчали матросы и стали выходить, весело озираясь по сторонамъ.
Чайкинъ видѣлъ, какъ впереди прошли боцманы, два унтеръ-офицера и подшкиперъ, какъ затѣмъ, разбившись по кучкамъ, проходили матросы, направляясь въ «салуны», и увидалъ наконецъ Кирюшкина, отставшаго отъ других и озиравшаго своими темными глазами толпу зѣвакъ, стоявшую на набережной у пристани.
— Онъ самый, Кирюшкинъ и есть!—весело проговорилъ Дунаевъ, узнавшій стараго сослуживца.
— Иванычъ!—окликнулъ стараго матроса Чайкинъ.
Кирюшкинъ повернулъ голову и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ ту сторону, откуда раздался голосъ.
И хоть Чайкинъ и Дунаевъ были въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, онъ ихъ не призналъ.
— Иванычъ!—повторилъ Чайкинъ, приближаясь къ Кирюшкину.
