— Слышишь, Рива, что говоритъ Василій Егоровпчъ?.. А онъ понимаетъ... Онъ все понимаетъ!—обрадованно сказалъ Абрамсонъ.
А мать, услыхавъ эти обнадеживающія слова, взглянула на Чайкина своими выцвѣтающими глазами съ необыкновенною благодарностью, сама вновь окрыленная надеждой, что Рива поправится.
И сама Ревекка, казалось, надѣялась, потому что возбужденно и радостно, съ какою-то жадностью молодости, которой такъ хотѣлось жить, проговорила:
— Конечно, поправлюсь... Отчего не поправиться?.. И всегда буду молиться за васъ, Василій Егоровичъ!—прибавила она.
Чайкинъ поднялся и сталъ прощаться, обѣщая зайти еще до отъѣзда.
Абрамсонъ просилъ Чайкина сообщить адресъ той мѣстности, гдѣ онъ будетъ жить. — И я васъ увѣдомлю, Василій Егоровичъ, какъ вакса пойдетъ... Она непремѣнно пойдетъ... Оборотный капиталъ есть... Вотъ если бы и вы воспользовались своимъ оборотнымъ капиталомъ, да вмѣсто того, чтобы ѣхать въ провинцію, остались во Фриски...
— Да полно, Абрамъ, не сбивай ты Василія Егоровича... Онъ знаетъ, гдѣ ему лучше...
— И, разумѣется, на фермѣ лучше, чѣмъ въ городѣ!—поддержала и Ревекка.—И Василій Егоровичъ не имѣетъ склонности къ торговлѣ... И Богъ съ ней, съ торговлей... Въ ней обмана много... Такъ ужъ вы не отговаривайте, папенька!
— Да я что?.. Каждый человѣкъ свою звѣзду имѣетъ... Я только думалъ, что ежели при оборотномъ капиталѣ... А и навольномъ воздухѣ довольно хорошо жить. До свиданія, Василій Егоровичъ... Ужъ такъ вы, можно сказать, обкуражили насъ, что и слова не найдешь...
— Если не сконфузитесь нашимъ обѣдомъ, такъ пожалуйте завтра къ обѣду!—пригласила госпожа Абрамсонъ.
Чайкинъ отказался, сказавши, что обѣщалъ завтра обѣдать со Старымъ Виллемъ и съ Дунаевымъ.
