— Такъ скажи ему, Вань, что я его безпремѣнно хочу видѣть. Доберъ онъ былъ до меня, и я этого не забуду вовѣкъ...
Съ четверть часа посидѣли гребцы съ Чайкннымъ въ кабачкѣ, и все это время шли взаимные разспросы. Чайкинъ разспрашивалъ про житье на клиперѣ, матросы разспрашивали Чайкина, какъ онъ этотъ годъ жилъ, и хорошо ли здѣсь жить, и какъ онъ научился ихнему языку,—словомъ, разговоръ не изсякалъ.
— А очень сердился капитанъ, что я опоздалъ тогда, братцы?
— Очень, и старшій офицеръ тоже.
— Когда загребной объявилъ, что пора «валить» на вельботъ, Чайкинъ проводилъ гребцовъ до вельбота и еще разъ просилъ сказать Кирюшкину, что онъ ему кланяется и будетъ завтра поджидать его на пристани... Пусть онъ позади всѣхъ, молъ, идетъ... Затѣмъ Чайкинъ простился со всѣми, пожелалъ, чтобы вышла матросикамъ «ослабка», и долго еще провожалъ глазами удалявшійся вельботъ.
Черезъ четвертъ часа онъ зашелъ въ одинъ изъ «салуновъ» на набережной и, позавтракавши, направился къ Абрамсонамъ.
2.
Переулокъ, въ которомъ жилъ старый еврей, Чайкинъ нашелъ послѣ долгихъ блужданій. Наконецъ онъ попалъ въ него и узналъ домъ. Войдя во дворъ, онъ подошелъ къ старенькому флигелю и постучалъ въ двери.
Нѣкоторое время никто ему не отворялъ. Тогда онъ сталь стучать сильнѣе.
— Кто тамъ? Кого нужно?—по-англійски спросилъ молодой голосъ, по которому Чайкинъ тотчасъ же призналъ Ревекку.
— Чайкъ! Русскій матросъ!—отвѣчалъ по-англійски Чайкинъ.
— Мы не знаемъ Чайка... И отца нѣтъ дома...
— Въ такомъ случаѣ, кланяйтесь г. Абрамсону и вашей маменькѣ, Ревекка Абрамовна, а васъ позвольте поблагодарить, что вы ко мнѣ были добры и научили, сколько жалованья требовать... А я других разъ приду!—проговорилъ Чайкинъ по-русски.
