— А я подалъ бы за васъ свой голосъ, Билль!—сказалъ весело Дунаевъ.
— И я бы подалъ, —подтвердилъ Чайкинъ.
— Благодарю васъ, джентльмены, но я пока не имѣю намѣренія конкурировать съ Линкольномъ, да живется ему хорошо, этому честному, хорошему президенту. А что касается того, какъ мы не встрѣтимся съ агентами, то объ этомъ я объясню вамъ на привалѣ, когда будемъ ѣсть ваше жаркое, Дунъ! Скоро и станція! Надо подогнать рыжую лѣнивицу. Эй, ты, миссисъ Лодырница! Приналягъ! Вези добросовѣстно, если не желаешь попробовать бича Стараго Билля.
И Билль продолжалъ вести бесѣду съ лошадьми. Казалось, пѣніе пассажировъ привело его совсѣмъ въ особенное настроеніе, и суровый Билль сдѣлался добродушенъ и даже болтливъ, къ удивленію Чайкина и Дунаева.
Они, вѣроятно, и не догадывались, что добродушное настроеніе Билля зависѣло отчасти отъ нихъ. И если Билль, навѣрное, не подалъ бы голоса за обоихъ своихъ пассажировъ при выборахъ въ президенты республики, то, тоже навѣрное, сдѣлалъ бы для нихъ все, что только было бы въ его возможности, —до того понравились ему оба пассажира и, въ особенности, Чайкинъ послѣ его защитительной рѣчи. Билль, впрочемъ, попрежнему считалъ ее ни съ чѣмъ несообразной галиматьей, но эта галиматья тѣмъ не менѣе окончательно покорила сердце Билля и заставила его менѣе скептически смотрѣть на тѣхъ людей, которыхъ онъ возилъ и встрѣчалъ на большой дорогѣ между Денверомъ и С.-Франциско.
— Послушайте, Чайкъ!—окликнулъ Старый Билль Чайкина, повернувъ къ нему голову.
— Что, Билль?
— Вы долго пробудете во Фриски?
— Не знаю. Какъ выйдетъ мѣсто по письму.
— Во всякомъ случаѣ день пробудете?
— Полагаю.
— Въ такомъ случаѣ не хотите ли вы и Дунъ пообѣдать
