Лондона, и каждое воскресеніе приходила навѣщать меня... Добрая женщина была моя мать, джентльмены, и проживи она подольше, быть можетъ, я не ѣздилъ бы теперь кучеромъ въ Америкѣ, а жилъ бы въ Англіи. Но у каждаго своя судьба. Могло быть и хуже и лучше того, что есть... И я, собственно говоря, не жалуюсь на свое положеніе и, вѣрно, умру на своемъ посту, то-есть на козлахъ или на конюшнѣ, если только меня пе оскальпируютъ индѣйцы или не повѣсятъ агенты большой дороги, —они не очень-то любятъ Стараго Билля!—прибавилъ старикъ.
— За что они васъ, Билль, не любятъ?—освѣдомился Чайкинъ.
— За то, что я не очень-то балую ихъ поживой и хорошо стерегу почту и своихъ пассажировъ. Въ опасныхъ мѣстахъ по ночамъ не ѣзжу и ни на каісія лестныя предложенія агентовъ не соблазняюсь. Пробовали они—да отъѣхали, понявши, что Старый Билль совѣсти своей не продастъ ни за какія деньги... Разъ даже двадцать пять тысячъ долларовъ предлагали...
— За что?—спросилъ Дупаевъ.
— А собирался ѣхать изъ Фриски со мной одинъ милліонеръ въ рудокопный округъ... Такъ агенты узнали и намѣревались его захватить, чтобы взять съ него большой выкупъ... Ну, я ему и посовѣтовалъ либо не ѣхать, либо нанять конвой.
— И что жъ онъ? Поѣхалъ?
— Поѣхалъ... Дѣло обѣщало наживу, а у кого много денегъ, тотъ, вѣдь, еще больше ихъ хочетъ, точно думаетъ, что можно свое богатство въ гробъ положить.
— Не положишь!—засмѣялся Дунаевъ.
— То-то, не положишь, и потому, я думаю, намъ, джентльмены, легче будетъ умирать: заботъ будетъ меньше насчетъ денегъ.
— И благополучно вы довезли милліонера. Билль?—спросилъ Дунаевъ.
— Вполнѣ, тѣмъ болѣе, что конвой въ десять человѣкъ былъ, и агенты не рѣшились напасть, получивши мой отказъ отъ ихъ предложения.
Билль сплюнулъ, спряталъ трубку и продолжалъ:
