— Денъ въ шесть доберемся, Богъ дастъ!.. А тамъ я тебя, Чайкинъ, устрою у чеховъ, гдѣ стоялъ. Хорошій, безобманный народъ. Ежели есть свободная комната, пустятъ.
— Я не надолго. Какъ мѣсто получу, и поѣду на ферму. У меня письма есть.
— Если откажутъ по письмамъ, ты черезъ контору. А то, знаешь, что я тебѣ скажу, Чайкинъ ?
— Говори.
— Поступай ко мнѣ въ лавку приказчикомъ, мясомъ торговать. Понравился ты мнѣ.
— Нѣтъ ужъ, я попробую въ деревню... Спасибо тебѣ, Дунаевъ.
— Какъ знаешь, а только и торговать выгодно. И жалованье бы тебѣ положилъ, и ѣли бы вмѣстѣ, и когда по-русски перекинулись бы словомъ.
— Лестно-то это лестно, а все-таки я прежде попытаю на фермѣ поработать... Тамъ я и въ силу войду! А то щуплый я... А земля здоровья дастъ.
— Пожалуй, оно и такъ. А ты на праздники ко мнѣ пріѣзжай, если ферма, какъ ты говорилъ, совсѣмъ близко отъ города.
— То-то, мой капитанъ сказывалъ, что близко... И я безпремѣнно буду пріѣзжать. Какъ земляка да не провѣдать...
Земляки говорили довольно громко по-русски, и этотъ невѣдомый языкъ обратилъ на себя вниманіе нѣсколькихъ лицъ изъ глазѣющей публики.
И одинъ изъ зѣвакъ, видимо, сгоравшій отъ любопытства, наконецъ не выдержалъ и, приблизившись къ русскимъ, спросилъ:
— На какомъ языкѣ вы говорите, иностранцы?
— На русскомъ.
— Вы, значитъ, русскіе?
— Русскіе.
— Очень хорошо. Позвольте пожать ваши руки, джентльмены... Билль! не уѣзжайте пять минутъ... я хочу сказать рѣчь.
И, не дожидаясь согласія Билля, этотъ господинъ взобрался на облучокъ фургона и зычнымъ голосомъ крикнулъ:
