Но оба его спутника запротестовали.
— Въ садъ потомъ, а теперь гайда въ «салунъ»!
Зашли въ маленький «салунъ» въ ближнемъ переулкѣ. Небольшая комната, полъ которой былъ усыпанъ опилками, полна была народу. Двѣ молодыя служанки разносили гостямъ, сидящимъ за маленькими столиками, рюмки съ ромомъ, стаканы съ хересомъ, кружки пива и другіе напитки. На одномъ изъ столиковъ двое мужчинъ въ широкополыхъ шляпахъ (мобреро) играли въ кости.
Наши матросы конфузливо озирались среди шума и гама, стоявшихъ въ кабачкѣ. Но одни изъ служанокъ тотчасъ же къ нимъ подошла и указала имъ на свободный столикъ и, когда матросы усѣлись, спросила ихъ по-англійски, что имъ принести.
— Ромъ… вери гутъ… два стаканчика побольше… вери гутъ, а ему биръ кружку… вери гутъ… Понимаешь, голубушка? — приказывалъ Артемьевъ, распоряжаясь своимъ «вери гутъ» довольно расточительно.
Но, къ его удивленію, служанка сказала имъ на понятномъ для матросовъ языкѣ:
— Русскій будетъ?
— То-то, русскіе! — обрадованно воскликнули всѣ трое. — А вы нѣшто россійская?
— Мой Чехіи, тоже славянъ…
Хотя ни одинъ изъ матросовъ и не имѣлъ понятія о Чехіи и не зналъ, откуда родомъ служанка, тѣмъ не менѣе они очень были рады встрѣтить на чужбинѣ человѣка, понимающаго по-русски.
— И какъ вы сюда попали? — спрашивалъ Чайкинъ.
Чешка торопливо отвѣчала на родномъ своемъ языкѣ, и матросы могли понять, что она пересѣлилась съ отцомъ и матерью три года тому назадъ съ родины, которая далеко, далеко.
Матросы не прочь были поговорить со служанкой подольше, но она, махнувъ головой въ сторону стойки, гдѣ возсѣдала крупная пожилая дама, сказала, что ей некогда, и скрылась въ толпѣ.
— Тоже и ихняя нелегкая служба! — проговорилъ Чайкинъ, поглядывая, какъ шмыгали служанки, подавая посѣтителямъ то то, то другое.
