которые по временамъ рѣшительно отравляли существованіе. По обыкновенію, онъ сидѣлъ у открытаго иллюминатора и разглядывалъ берегъ, то покрытый лѣсомъ, то представлявшій собою роскошный зеленый коверъ, пестрѣвшій яркими цвѣтами.
По вечерамъ, послѣ обильнаго американскаго обѣда, Чайкинъ выходилъ на палубу и ходилъ взадъ и впередъ, раздумывая о будущемъ устройствѣ своей жизни. И онъ благодарно вспоминалъ о капитанѣ Блэкѣ, отъ души желая ему избавиться отъ «дьявола», о которомъ разсказывалъ капитанъ.
А на рѣкн было такъ хорошо послѣ дневного зноя.
Пароходъ быстро несся впередъ, бороздя воду колесами, и высокая балансирная машина мѣрно отбивала тактъ. Темное небо го рѣло миріадами звѣздъ. Огоньки поселковъ говорили, что близко живут люди и наслаждаются чуднымъ вечеромъ послѣ дневной работы. Изрѣдка встрѣчались лодки и слышенъ былъ веселый говоръ...
Въодинъ изъ такихъ вечеровъ Чайкинъ стоялъ, прислонившись къ борту, и глядѣлъ на рѣку, залитую луннымъ свѣтомъ. Впереди чернѣла небольшая лодочка... Пароходъ къ ней приближался, какъ вдругъ... что это во снѣ или на яву? — какъ вдругъ Чайкинъ услыхалъ съ лодки звуки русской пѣсни. Два голоса, одинъ теноръ, другой баритонъ, пѣли:
Внизъ по матушкѣ, по Волгѣ...
— Братцы! — невольно крикнулъ Чайкинъ.
— Здорово, землякъ!— взволновано отвѣтили оба голоса.
Пароходъ прошелъ, и пѣснь полилась снова.
Чайкинъ чуть не заплакалъ.
Когда его волненіе прошло, онъ обратился къ помощнику машиниста, который вышелъ подшать воздухомъ и сталъ вблизи его:
— Сейчасъ пѣли русскую пѣсню. Здѣсь, значитъ, живутъ русскіе?
— Тутъ, въ лѣсномъ поселкѣ, пять русскихъ живутъ! — отвѣчалъ помощникъ машиниста.
— Чѣмъ они занимаются?