но Чайкиинъ самоотверженно стоялъ подъ палящими лучами солнца на тротуарѣ, высматривая среди проходящихъ знакомую фигуру капитана.
Наконецъ Блэкъ подъѣхалъ въ коляскѣ, весь въ бѣломъ, въ шляпѣ, обернутой кисеей. Чайкиинъ сперва, было, его не узналъ въ этомъ костюмѣ, но черезъ мгновеніе типичное лицо капитан Блэка, мрачное и блѣдное, заставило Чайкиина броситься къ нему.
— Капитанъ! телеграмма получена! — радостно воскликнулъ Чайкиинъ.
Блэкъ поблѣднѣлъ еще больше, и вслндъ затѣмъ краска залила его щеки.
— И вы стояли на этомъ пеклѣ, чтобъ порадовать меня, Чайкъ? О, добрая душа! — проговорилъ Блэкъ, выскочивъ изъ коляски и входя въ подъѣздъ.
— Гдѣ телеграмма мнѣ?..
Швейцаръ ее подалъ. Капитанъ быстро распечаталъ и сталъ читать тутъ же. Чайкиинъ съ радостью замѣтилъ, что лицо капитана словно бы преобразилось. Счастіе и радость свѣтились на немъ.
Онъ взглянулъ на Чайкиина, увидѣлъ его сіяющее лицо и шепнулъ ему:
— Я буду жить, Чайкъ... Я буду жить! — повторилъ онъ.
На слѣдующее утро Блэкъ и Чайкиинъ плыли вверхъ по рѣкѣ Миссисипи на большомъ двухъэтажномъ бѣломъ пароходѣ. Въ небольшомъ городкѣ Батонружѣ они должны были разстаться. Блэкъ уѣзжалъ на сѣверъ, въ Ричмондъ, гдѣ въ одномъ изъ госпиталей находилась его невѣста сестрой милосердія, а Чайкиинъ долженъ былъ продолжать путь до Канзаса, а оттуда въ мальпостѣ до С.-Франциско черезъ преріи, еще мало населенныя колонистами, и гдѣ кочевали индѣйцы. Тогда тихо-океанская желѣзная дорога еще не была проведена.
Билетъ на пароходъ купилъ Чайкиину Блэкъ въ первомъ классѣ, чтобы быть вмѣстн нѣкоторую часть пути.
Передъ разставаніемъ Блэкъ сказалъ Чайкиину:
— не забудьте, Чайкъ, что въ Америкѣ у васъ есть предан-
