матросикъ Чайкинъ на рулѣ и думалъ о томъ близкомъ днѣ, когда онъ оставитъ «Динору». Что будетъ онъ дѣлать потомъ, Чайкинъ еще не рѣшилъ, но во всякомъ случаѣ онъ постарается найти себѣ другую работу, вмѣсто матросской службы. Очень ужъ страшно было ему снова попасть въ такую же компанію товарищей, въ какой онъ очутился, благодаря еврею, въ Санъ-Франциско. И онъ снова вспомнилъ съ благодарностью о доброй Ревеккѣ.
Безъ нея закабалили бы его на три года и дали бы пять долларовъ жалованья, а теперь онъ вольная птица, и у него уже скоплено 100 долларовъ жалованья, благодаря тому, что ему дали прибавку — вмѣсто десяти — пятнадцать. Есть, значитъ, запасъ на черный день, и можно будетъ выбрать работу по душѣ. А душѣ его ближе всего была земля. И отъ своего пріятеля Долговязаго и отъ Гаука онъ слышалъ, что на Западѣ хорошо платятъ хорошимъ работникамъ, и что тамъ можно очень дешево пріобрѣсти кусокъ земли и сдѣлаться самому хозяиномъ. Работай только!
«Прійти бы только скорѣй!» мысленно проговорилъ Чайкинъ. Онъ зналъ, что бригъ нагруженъ ящиками съ ружьями, — объ этомъ осторожно говорили между собою матросы, — и хотя не вполнѣ понималъ, отчего это капитанъ и Гаукъ избѣгаюттъ встрѣчи «Диноры» съ военными судами подъ американскиъмъ флагомъ, но чувствовалъ, что капитанъ дѣлаетъ что-то нехорошее, и боялся, какъ бы изъ-за этого не вышло чего-нибудь сквернаго и для него.
Правда, благодаря Долговязому, онъ уже зналъ права американскаго гражданина, зналъ, что безъ суда ничего съ нимъ не сдѣлаютъ, и настолько свободно уже говорилъ по-англійски, что не боялся очутиться въ безпомощномъ положеніи на чужой сторонѣ. Да и вообще за это время плаванія на «Динорѣ» и дружбы съ Долговязымъ наблюдательный Чайкинъ присмотрѣлся и къ людямъ, многому научился, и многое понялъ въ нравахъ и обычаяхъ страны, въ которую невольно попалъ, и уже далеко не былъ похожъ на того «зелененькаго», какъ обзываютъ американцы всякаго вновь прибывшаго въ ихъ страну. Онъ сумѣлъ бы за себя постоять.
— Чайкъ! — кликнулъ капитанъ съ юта.
