тупоумный старикашка изъ газетной экспедиціи, который набиваетъ свой дрянной носъ мелко-березинскимъ… И зачѣмъ ему носъ спрашивается? Въ экспедиціи-то сидѣть?.. и вдругъ — неугодно-ли намъ понюхать? А?.. поймите-же, сударь мой, что мнѣ нечѣмъ нюхать вашъ табакъ… Скажите, дѣйствительно, необыкновенный какой случай, можно даже сказать, что почти невѣроятный…
Еше шагъ ступилъ — наивный квартальный: я, молъ, такъ близорукъ, что не вижу у васъ ни носа, ни бороды… Я бы хотѣлъ, братецъ, посмотрѣть на того человѣка, который бы ихъ у меня увидѣлъ, чортъ возьми. Очень мнѣ нужно знать, что его теща близорука. Наконецъ, докторъ — ну тутъ ужъ чисто профессіональное рвеніе. „Я, знаете, развѣ изъ корысти? Это, можетъ быть, другіе… Прошу повернуть голову. Такъ-съ! Щелкъ!.. Въ другую сторону… Щелкъ!..“ Этотъ-то ужъ даже безъ всякой метафоры. Какая тутъ къ чорту метафора!.. И всего этого господину Носу еще мало. Въ интригу его оказывается замѣшанной… и кто же? препочтенная дама — штабъ-офицерша Подточина, о чемъ маіоръ Ковалевъ и намекаетъ ей деликатнѣйшимъ, но и ядовитѣйшимъ письмомъ. Точи, точи ядъ-то. Ладно. Носъ-то не выростетъ… Врешь, и такъ погуляешь. Виновата ли была г-жа Подточина, пыталась ли она, дѣйствительно, по вполнѣ естественному материнскому чувству, нѣкоторыми тайнодѣйствіями залучить для своей дочки женишка еще такъ сказать въ цвѣтущихъ лѣтахъ, — но козни ея, а, можетъ быть, и происки Носа здѣсь терпятъ рѣшительное фіаско… Par amour, извольте, а лосниться мнѣ еще и рано. Подожду ужъ, чтобъ было мнѣ ровно 42 года.
Третье превращеніе Носа можетъ быть названо мистическимъ. Оказывается, что самозванца перехватили таки по дорогѣ, когда онъ уже садился въ дилижансъ,
