Страница:Иннокентий Анненский - Книга отражений, 1906.pdf/111

107 Въ трагедіи не было и никакого резонера; умъ чисто синтетическаго характера, Писемскій не давалъ намъ въ „Горькой судьбинѣ" и монологовъ, которые являются такой удобной формой для психическаго анализа. Пи- семскій ненавидѣлъ аффектацію (которую онъ, кстати сказать, почему-то называлъ эффектащей), но все-же трагическое творчество имѣетъ свои требованія. Никакъ нельзя сказать, чтобы „Горькая судьбина" была совершенно чужда эффектовъ. Послѣдняя сцена составляетъ не только разумное и художественное за- ключеніе трагедіи, но и ея безусловно эффектный фи- налъ. Я -бы назвалъ ее апоѳеозомъ, такъ какъ здѣсь въ людяхъ среди грубой житейской прозы, среди подъ- яремной тяжести жизни, является на псШовину неза- висимо отъ нихъ высшее одухотворяюн^ее, божествен- ное начало. Ананій цѣлующій Никона, это не только экстазъ смиренія и самоотреченія, но истинная любовь и даже болѣе—справедливость пониманія. Въ пьесѣ есть и небольшіе, но характерные эффекты: когда вдругъ, напримѣръ, объясненіе мужа съ женой, дошедшее до болѣзненной напряженности, прерывается появленіемъ чумазой работницы, человѣка изъ совер- шенно другого міра и круга интересовъ. Не чуждъ Писемскій и нѣкоторой игры на контра- стахъ. Самый рѣзкій контрастъ данъ, конечно, въ че- твертомъ дѣйствіи между чиновникомъ Шпрингелемъ и Ананіемъ Яковлевымъ. Наконецъ, нѣсколько словъ объ языкѣ „Горькой судьбины". Когда я старался отдать себѣ отчетъ, отъ чего именно зависитъ это обаяніе жизненности и безусловной истин- йости изображенія, то путемъ долгихъ раздумываній и, такъ сказать, примѣрокъ возникавшихъ у меня пред-

положеній къ созданію Писемскаго, пришелъ вотъ къ