и я отказалась отъ чести ужинать съ императоромъ, что не доставляло мнѣ ни малѣйшаго удовольствія.
Каково было мое удивленіе, когда я узнала, что государь и его дядя, принцъ Георгій, какъ настоящіе прусскіе офицеры, изъ-за различія мнѣній въ разговорѣ, обнажили шпаги, и ужъ собрались было драться, но старый баронъ Корфъ (женатый на сестрѣ жены канцлера) бросился на колѣни между ними и, рыдая какъ женщина, объявилъ, что онъ не позволитъ имъ драться, пока они не проткнутъ шпагой его тѣло. Его величество и принцъ Гольштейнъ-Готторпскій оба любили Корфа; онъ прекратилъ эту глупую сцену, которая по всей вѣроятности сильно обезпокоила моего дядю, хотя и не присутствовавшаго при ней, такъ какъ онъ лежалъ больнымъ въ постели. Я очень тревожилась о немъ, такъ какъ узнала, что жена его въ испугѣ выбѣжала изъ комнаты въ самомъ началѣ сцены и сообщила ему Богъ знаетъ что; но вскорѣ подоспѣли другія лица и разсказали ему подвигъ Корфа, которому удалось совершенно примирить дядю и племянника.
Эта сцена не была единственной; за ней послѣдовали еще нѣсколько другихъ въ такомъ же родѣ до отъѣзда его величества въ Ораніенбаумъ, и оттуда въ Кронштадтъ на смотръ флота, отправлявшагося на войну съ Даніей. Императоръ настаивалъ на этой войнѣ, несмотря на то, что всѣ его отговаривали отъ нея, не исключая и Фридриха Великаго, употребившаго все свое краснорѣчіе въ письмахъ, чтобы убѣдить его не начинать войны.
Тѣмъ временемъ я, не теряя времени, старалась утвердить въ надлежащихъ принципахъ друзей моего мужа, капитановъ Преображенскаго полка Пассека и Бредихина (Бредихинъ приходился намъ родственникомъ по женѣ, рожденной княжнѣ Голицыной), братьевъ Рославлевыхъ, маіора и капитана Измайловскаго полка, и другихъ. Я видалась съ ними довольно рѣдко, и то случайно, до апрѣля мѣсяца, когда я нашла нужнымъ узнать настроеніе войскъ
