Такъ воздухъ и дрожитъ.
Волкъ побѣдилъ, — бѣжитъ.
Еа этотъ разъ опять спасла его судьба,
Но тяжела была неравная борьба;
Израненъ онъ, въ крови, ’ едва волочитъ ноги И, высунувъ языкъ, плетется вдоль дороги.
А Хитролисъ юркнулъ изъ-подъ кустовъ, впередъ Пробрался и сидитъ на перепутьѣ, ждетъ.
„Что, милый дядюшка, вотъ жадности плоды!
Не съѣли бы всего, и не было бъ бѣды:
Когда бъ сдержали вы условья договора,
Васъ не поймала бы ип];еекъ этихъ свора.
Вамъ было бы легко бѣжать, вернуться къ тетѣ. Теперь же, бѣдная, въ какой она заботѣ.
Недѣлю проведетъ! Чай, выплачетъ всѣ глазки: Кровь надо, обмывать, перемѣнять повязки,
И не особенная, знаете ли, сласть На шкурку рваную опять заплаты класть!.."
Так воздух и дрожит.
Волк победил, — бежит.
Еа этот раз опять спасла его судьба,
Но тяжела была неравная борьба;
Изранен он, в крови, ’ едва волочит ноги И, высунув язык, плетется вдоль дороги.
А Хитролис юркнул из-под кустов, вперед Пробрался и сидит на перепутье, ждет.
„Что, милый дядюшка, вот жадности плоды!
Не съели бы всего, и не было б беды:
Когда б сдержали вы условья договора,
Вас не поймала бы ип];еек этих свора.
Вам было бы легко бежать, вернуться к тете. Теперь же, бедная, в какой она заботе.
Неделю проведет! Чай, выплачет все глазки: Кровь надо, обмывать, переменять повязки,
И не особенная, знаете ли, сласть На шкурку рваную опять заплаты класть!.."