„Селедки свѣжія — вотъ это благодать!“
И, слушая людей, сталъ рыбу уплетать.
Наѣлся плотно самъ и вспомнилъ Эрмелину.
„Ей надо отнести и маленькому сыну.
Пожалуй, что поѣсть не прочь и Худородъ.“
Вотъ быстро изъ второй корзины онъ беретъ
Угрей штукъ пять иль шесть; въ повозкѣ тихо бродитъ,
Жердь длинную въ углу и острую находитъ,
Ее поспѣшно лижетъ,
На жердь всю рыбу нижетъ,
Бросаетъ косо взглядъ
И прямо, и назадъ.
Вблизи увидѣлъ лѣсъ,
Тихонечко полѣзъ,
Нагнулся черезъ край
Повозки — и прощай!
Неслышно соскользнулъ
на землю межъ колесъ
И рыбу свѣжую
семьѣ своей понесъ.
Забыто голода
ужасное мученье,
И въ превеселое пришелъ онъ настроенье.
До лѣса добрался, усѣлся у опушки
И, вздернувъ рыжія пушистенькія ушки,
„Эй вы, послушайте!“ онъ крикнулъ торговцамъ.
„За рыбный вкусный столъ я благадаренъ вамъ.
По чести доложу: онъ былъ мнѣ очень нуженъ.
Ну, а съ семьей моей я съѣмъ еще и ужинъ.
„Селедки свежие — вот это благодать!“
И, слушая людей, стал рыбу уплетать.
Наелся плотно сам и вспомнил Эрме липу.
„Ей надо отнести и маленькому сыну.
Пожалуй, что поесть не прочь и Худород.“
Вот быстро из второй корзины он берет
Угрей штук пять иль шесть; в повозке тихо бродит,
Жердь длинную в углу и острую находит,
Ее поспешно лижет,
На жердь всю рыбу нижет
Бросает косо взгляд
И прямо, и назад.
Вблизи увидел лес,
Тихонечко полез,
Нагнулся через край
Повозки — и прощай!
Неслышно соскользнул
на землю меж колес
И рыбу свежую
семье своей понес. Забыто голода
ужасное мученье,
И в превесёлое пришел он настроенье.
До леса добрался, уселся у опушки
И, вздернув рыжие пушистенькие ушки,
„Эй вы, послушайте!“ он крикнул торговцам.
„За рыбный вкусный стол я благодарен вам.
По чести доложу: он был мне очень нужен.
Ну, а с семьей моей я съем еще и ужин.