— О, голубчикъ... что вы сдѣлали?... Идите въ каюту подъ арестъ!—упавшимъ голосомъ отвѣтилъ Петръ Васильевичъ, не смѣя поднять глазъ на Байдарова.
Байдаровъ хотѣлъ усмѣхнуться, и вмѣсто улыбки лицо его искривилось болѣзненной гримасой. Онъ обвелъ позеленѣвшими глазами присутствующихъ, остановилъ долгій, злой, смертельный взглядъ на Сойкинѣ, точно хотѣлъ запомнить его лицо навсегда. И, словно понявъ весь ужасъ и позоръ оскорбленія, вдругъ поникъ головой и, закрывъ свою горящую щеку, убѣжалъ изъ каютъ-компаніи.
Черезъ пять минуть онъ прислалъ старшему офицеру рапортъ о болѣзни.
8.
Петръ Васильевичъ, подавленный и грустный, доложилъ капитану объ ужасной исторіи...
— Добился-таки Байдаровъ пощечины!— сурово промолвилъ капитанъ.—Довелъ бѣднаго Сойкина... Подъ судъ пойдетъ... Славный молодой человѣкъ...
— И какой скромный... Терпѣлъ... терпѣлъ... Ужъ я просилъ Байдарова...
— Надо было, Петръ Васильевичъ, раньше списать съ корвета этого гуся... И мы оба съ вами виноваты, что держали его...
— Виноватъ-съ... Этакая исторія, Владиміръ Алексѣичъ!
— Какъ бы Байдаровъ въ Батавіи не убилъ Сойкина на дуэли... Надо какъ-нибудь не допустить этой глупости... Не пускайте Сойкина въ Батавіи... И пусть онъ извинится передъ Байдаровымъ въ каютъ-компаніи... А Байдаровъ въ Батавіи же спишется и пусть ѣдетъ въ Россію... Не захочетъ, такъ я самъ спишу.
— Сойкинъ, я думаю, согласится извиниться, да Байдаровъ...