скаго леща, у него въ ушахъ раздался трезвонъ въ семь колоколовъ съ перезвономъ, на языкѣ и горько и кисло стало, а изъ глазъ искры посыпались градомъ, такъ онъ присѣлъ и присмирѣлъ. Гости расползлись по домамъ, по вертепамъ своимъ, и храбрый воитель и побѣдитель нашъ остался пировать одинъ, какъ тетеревъ на току.
Дуракъ ты, сказалъ настоятель, сатана-староста, Сидору, когда этотъ пришелъ къ нему плакаться на бѣду свою, дуракъ круглый и трусъ, и худой, какъ я вижу, намъ слуга, когда жалѣешь для службы нашей шкуры своей и пары другой зубовъ! Тебя, вижу я, надобно въ черномъ тѣлѣ держать! ты бы обрадовался находкѣ да послѣдилъ ее; я давно вамъ, неизворотливымъ, сказывалъ, что мнѣ чиновные озорники и проидохи почетные нужны, чтобы вы ихъ сманивали да зазывали, а вы, знай ходите поджавши хвосты, какъ смиренники! Вы у меня
ского леща, у него в ушах раздался трезвон в семь колоколов с перезвоном, на языке и горько и кисло стало, а из глаз искры посыпались градом, так он присел и присмирел. Гости расползлись по домам, по вертепам своим, и храбрый воитель и победитель наш остался пировать один, как тетерев на току.
Дурак ты, сказал настоятель, сатана-староста, Сидору, когда этот пришел к нему плакаться на беду свою, дурак круглый и трус, и худой, как я вижу, нам слуга, когда жалеешь для службы нашей шкуры своей и пары другой зубов! Тебя, вижу я, надобно в черном теле держать! ты бы обрадовался находке да последил ее; я давно вам, неизворотливым, сказывал, что мне чиновные озорники и пройдохи почетные нужны, чтобы вы их сманивали да зазывали, а вы, знай ходите поджавши хвосты, как смиренники! Вы у меня
