— Да такъ; она умерла сегодня ночью. Они повѣнчаны, вотъ малютка.—И она протянула ребенка, укутаннаго въ одѣялахъ.
Жанна машинально приняла его, онѣ вышли со станціи и отправились домой.
Розалія сказала:
— Поль пріѣдетъ послѣ похоронъ. Завтра, вѣроятно, съ этимъ же поѣздомъ.
Жанна прошептала:
— Поль… и больше ничего не сказала.
Солнце склонялось къ горизонту, заливая своимъ блескомъ зеленыя долины, мѣстами испещренныя золотистою бурѣпой и ярко-краснымъ полевымъ макомъ. Безконечная тишина царила надъ спокойною землей, полной жизненныхъ силъ. Лошадка бѣжала рысью, побуждаемая прищелкиваніемъ возницы.
И Жанна смотрѣла вверхъ, на небо, на полетъ ластоточекъ, пересѣкавшихъ воздухъ какъ ракеты. Вдругъ какая-то нѣжная теплота, живая теплота, сообщилась ея ногамъ и проникла въ ея тѣло. Это была теплота спавшаго на ея рукахъ младенца. Тогда ею овладѣло безконечное волненіе. Она быстро открыла ребенка, котораго еще не видала,—дочь своего сына. И только-что слабенькое существо начало щурить отъ яркаго свѣта свои голубые глазки и зашевелила губками, Жанна начала страстно обнимать ее, поднимая на руки и душа ее поцѣлуями.
Наружно суровая, но довольная Розалія остановила ее:
— Ну, ну, довольно, сударыня. А то опять раскричится.—Потомъ прибавила, отвѣчая очевидно на свою собственную мысль:—Жизнь, видите, не такъ хороша и не такъ дурна, какъ думаютъ.