„Дорогая мама, я не написалъ тебѣ раньше, потому что мнѣ не хотѣлось, чтобы ты напрасно ѣздила въ Парижъ, такъ какъ я самъ со дня на день собирался къ тебѣ. Въ настоящее время мнѣ грозитъ страшное горе и я нахожусь въ величайшемъ затрудненіи. Три дня тому назадъ жена моя родила дѣвочку; теперь она при смерти, а у меня нѣтъ ни копѣйки. Не знаю, что дѣлать съ ребенкомъ. Жена нашего швейцара кормитъ его, какъ умѣетъ, съ рожка, но я ужасно боюсь потерять его. Не можешь ли ты взять его на свое попеченіе? Я не имѣю средствъ нанять кормилицу и положительно не знаю что дѣлать. Отвѣчай тотчасъ же.
Жанна опустилась на стулъ и у нея едва хватило силъ, чтобы позвать Розалію. Когда та пришла, она опять перечитала письмо и потомъ долго сидѣли молча другъ противъ друга.
Розалія заговорила наконецъ:
— Я поѣду за малюткой, сударыня. Нельзя же ее такъ оставить.
Жанна отвѣчала:
— Поѣзжай, милая.
Онѣ опять замолкли, потомъ служанка продолжала:
— Надѣньте шляпу, сударыня, и пойдемте въ Годервиль къ нотаріусу. Если та умираетъ, нужно, чтобъ онъ успѣлъ обвѣнчаться ради дѣвочки.
И Жанна, не сказавъ ни слова, надѣла шляпу. Глубокая, сокровенная радость наполняла ея сердце,—грѣховная радость, которую она старалась скрыть во что бы то ни стало, одна изъ тѣхъ отвратительныхъ радостей, которыхъ стыдятся, но которыми въ то же время страстно упиваются въ скрытыхъ тайникахъ души. Любовница ея сына умирала.
