на косякъ, о который она опиралась, и она замѣтила лѣстницу Пулэ.
Маленькія черточки съ неравными промежутками и цифры, начертанныя противъ нихъ перочиннымъ ножемъ, означали годы, мѣсяцы и ростъ ея сына. Тутъ былъ и крупный почеркъ барона, мелкій ея почеркъ и неровный почеркъ тетки Лизонъ. И ей показалось, что сынъ ея, каковъ онъ былъ въ то время, находится теперь тутъ, около нея, и его бѣлокурая головка прислонилась къ стѣнѣ, въ ожиданіи, когда отмѣтятъ его ростъ.
Баронъ кричалъ:
— Жанна, онъ выросъ на одинъ сантиметръ за шесть недѣль.
И она со страстью начала цѣловать этотъ косякъ.
Но ее звали со двора. Это былъ голосъ Розаліи:
— Мадамъ Жанна, мадамъ Жанна, васъ ждутъ завтракать.
Она вышла, голова ея кружилась и она рѣшительно ничего не понимала, что ей говорили. Она ѣла все, что ей предлагали, не понимала, что кругомъ ея говорили, вѣроятно и сама разговаривала съ фермерами, освѣдомлявшимися о ея здоровьѣ, позволяла себя цѣловать и сама цѣловала подставляемыя щеки, и наконецъ собралась уѣзжать.
Когда высокая крыша замка скрылась у нея изъ виду за деревьями, она почувствовала страшную тоску. Сердце сказало ей, что она уже никогда больше не увидитъ своего дома.
Они вернулись въ Батвиль.
Отворивъ дверь своего новаго жилища, она замѣтила на полу что-то бѣлое. Это было письмо, которое почталіонъ просунулъ туда въ ея отсутствіе. Она тотчасъ же узнала почеркъ Поля и со страхомъ вскрыла конвертъ. Онъ писалъ:
