значеніе забытыхъ свидѣтелей, встрѣченныхъ друзей. Онѣ напоминали ей тѣхъ людей, которые не высказываются за время долгаго знакомства и которые вдругъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, разбалтываются ни съ того, ни съ сего, начинаютъ выкладывать свою душу, которую въ нихъ и не подозрѣвалъ никто.
Съ тяжелымъ сердцемъ переходила она отъ одной вещи къ другой, вспоминая:
— Вотъ эту китайскую чашку разбила я, незадолго до свадьбы. А вотъ и фонарикъ мамы и трость, сломанная папой, когда онъ пытался отворить ворота, разбухшія отъ дождя.
Было тутъ много и неизвѣстныхъ вещей, не вызывавшихъ никакихъ воспоминаній, доставшихся отъ дѣдовъ и прадѣдовъ,—тѣхъ запыленныхъ вещей, пережившихъ свой вѣкъ, которыя какъ будто изгнаны въ другое время и огорчены тѣмъ, что заброшены, исторія жизни которыхъ никому неизвѣстна.
Люди, выбиравшіе и покупавшіе ихъ, любившіе и владѣвшіе ими, никому неизвѣстны; неизвѣстны ни руки, ласково державшія ихъ, ни глаза, любовавшіеся ими.
Жанна трогала, переворачивала ихъ, оставляя слѣды пальцевъ на густомъ слоѣ пыли; она стояла среди этой рухляди, слабо освѣщенной небольшими окошечками, продѣланными въ крышѣ.
Она тщательно разсматривала трехногіе стулья, надѣясь, что и они вызовутъ какія-нибудь воспоминанія, мѣдную грѣлку, жаровню безъ дна, показавшуюся ей знакомой, и пропасть заброшенныхъ хозяйственныхъ вещей.
Отобравъ все, что она рѣшила взять съ собой и сойдя внизъ, она послала за вещами Розалію. Возмущенная служанка отказалась перетаскивать всю эту дрянь; но безвольная Жанна, на этотъ разъ, настояла на своемъ, и приказаніе было исполнено.
