всѣмъ тѣломъ, чтобы не встрѣтите маленькихъ цѣплявшихся ручонокъ. Потомъ онъ быстро уходилъ; можно было подумать, что чувство отвращенія его отгоняло отъ сына.
Докторъ, кюре и меръ изрѣдка приходили обѣдать, бывали и Фурвилли, съ которыми все болѣе и болѣе сближались.
Графъ, казалось, обожалъ Поля. Во время своихъ визитовъ онъ не спускалъ его съ своихъ колѣнъ, а иногда и цѣлые дни проводилъ съ нимъ. Онъ осторожно бралъ его въ свои громадныя руки, щекоталъ ему носъ кончикомъ своихъ усовъ, потомъ, подобно матерямъ, страстно цѣловалъ его. Онъ постоянно страдалъ отъ того, что бракъ его былъ бездѣтенъ.
Мартъ наступилъ сухой, свѣтлый и почти теплый. Графиня Жильберта возобновила разговоры о прогулкахъ верхомъ, которыя теперь могли состояться вчетверомъ. Жанна, которой надоѣли длинные вечера, длинныя ночи, длинные однообразные дни, съ радостью согласилась на эти планы, и въ продолженіе недѣли она забавлялась тѣмъ, что сама шила себѣ амазонку.
Начались прогулки. Они всегда ѣздили въ двѣ пары: впереди графиня и Жюльенъ, а шаговъ на сто позади графъ и Жанна. Эти спокойно разговарцвали, какъ два друга. Дружба ихъ была основана на сближеніи ихъ прямыхъ душъ, ихъ простодушныхъ сердецъ. Первые разговаривали иногда тихо, иногда порывисто смѣялись, часто взглядывали другъ на друга, какъ будто хотѣли глазами сказать другъ другу то, что нельзя было сказать словами; и внезапно принимались скакать, какъ будто ихъ гнало желаніе убѣжать дальше, дальше.
Жильберта все становилась раздражительнѣе. Ея живой, рѣзкій голосъ, приносимый порывами вѣтра, долеталъ иногда до слуха отставшихъ всадника и всадницы. Тогда графъ
