возвра- въ уснувшую деревню, нарушая ея мирный сонъ своими крикливыми голосами.
Жанна и баронъ неподвижно провожали глазами удалявшихся рыбаковъ, которые каждую ночь рисковали такимъ образомъ жизнью, чтобы не умереть съ голода, и былй однако такъ бѣдны, что никогда не ѣли говядины.
Баронъ, восхищаясь моремъ, проговорилъ:
— Какъ ужасно и величественно это море, на которомъ съ наступленіемъ сумерокъ столько жизней находятся въ опасности. Не правда ли, Жанна?
— Его нельзя сравнивать съ Средиземнымъ моремъ, — отвѣчала она съ холодной улыбкой.
Отецъ вознегодовалъ:
— Да твое Средиземное море — постное масло, сахарная вода, лохань съ щелокомъ. Посмотри ты на это, какъ оно ужасно съ своими пѣнистыми гребнями. Подумай о всѣхъ людяхъ, только-что отплывшихъ и уже скрывшихся изъ виду.
Жанна со вздохомъ согласилась:
— Пожалуй, ты и правъ. — Но слово „Средиземное“ больно отозвалось въ ея сердцѣ. Мысли ея понеслись опять въ тѣ далекія страны, гдѣ были погребены ея мечты.
Отецъ и дочь возвращались не лѣсомъ, а по дорогѣ. Они шли медленно, не говоря ни слова, опечаленные предстоящею разлукой.
Иногда при проходѣ мимо канавъ фермъ ихъ обдавало запахомъ толченыхъ яблоковъ, тѣмъ ароматомъ свѣжаго сидра, который въ это время года носится по всѣмъ нормандскимъ деревнямъ; иногда до нихъ доносился запахъ конюшни, теплый, пріятный навозный запахъ. Маленькое, освѣщенное окошечко въ глубинѣ двора указывало на жилье.
И Жаннѣ казалось, что душа ея расширяется и начинаетъ понимать невидимое; эти огоньки, разсѣянные въ полѣ,
