Здѣсь все то же, то же, что и прежде,
Здѣсь напраснымъ кажется мечтать.
Въ домѣ, у дороги непроѣзжей,
Надо рано ставни запирать.
Тихій домъ мой пустъ и непривѣтливъ,
Онъ на лѣсъ глядитъ однимъ окномъ.
Въ немъ кого-то вынули изъ петли
И бранили мертваго потомъ.
Былъ онъ грустенъ или тайно-веселъ,
Только смерть — большое торжество.
На истертомъ красномъ плюшѣ креселъ
Изрѣдка мелькаетъ тѣнь его.
И часы съ кукушкой ночи рады,
Все слышнѣй ихъ четкій разговоръ.
Въ щелочку смотрю я. Конокрады
Зажигаютъ подъ холмомъ костеръ.
И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымокъ.
Мнѣ не страшно. Я ношу на счастье
Темносиній шелковый шнурокъ.
Здесь все то же, то же, что и прежде,
Здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
Надо рано ставни запирать.
Тихий дом мой пуст и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном.
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.
Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть — большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.
И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я. Конокрады
Зажигают под холмом костер.
И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.
