чаетъ свое существованіе только тогда, когда ея сторонами являются такія самосознанія, которыя знаютъ эту чистую самость, какъ непосредственно цѣнную дѣйствительность, и также непосредственно знаютъ, что они становятся таковыми только благодаря отчужденію. Вслѣдствіе этого моменты возвышаются до самосознающей категоріи, а этимъ возвышеніемъ такъ очищаются, что становятся моментами духа; благодаря этому онъ вступаетъ въ наличное бытіе, какъ духовное начало. Духъ, такимъ образомъ, есть центръ, предполагающій такіе крайніе члены и порождаемый ихъ наличнымъ бытіемъ, но равнымъ образомъ онъ есть и прорывающееся между ними духовное цѣлое, которое на нихъ раздваивается и въ принципѣ порождаетъ каждое изъ нихъ благодаря этому соприкосновенію съ цѣлымъ. То обстоятельство, что оба крайніе члена въ себѣ уже сняты и разложены, порождаетъ ихъ единство, и это единство есть движеніе, связывающее ихъ; оно обмѣниваетъ ихъ опредѣленія и ихъ самихъ, и при томъ дѣлаетъ это въ каждомъ крайнемъ членѣ. Это посредство ставитъ понятіе каждаго изъ обоихъ крайнихъ членовъ въ его дѣйствительность, т.-е. оно обращаетъ то, что въ каждомъ изъ нихъ существуетъ въ себѣ, въ его духъ.
Каждый изъ крайнихъ членовъ, государственная власть и благородное сознаніе, вслѣдствіе этого распадаются — государственная власть на абстрактную всеобщность, которой повинуются, и на существующую для себя волю, которая, однако, ей еще не принадлежитъ; благородное сознаніе на повиновеніе снятаго наличнаго бытія или на бытіе въ себѣ самоуваженія и чести и на не снятое еще чистое бытіе для себя, т.-е. на пребывающую еще въ скрытомъ состояніи волю. Оба момента, къ которымъ сводится оба крайнихъ члена и которые въ силу этого являются моментами языка, суть абстрактная всеобщность, называемая всеобщимъ благомъ, и чистая самость, которая въ своемъ служеніи отреклась отъ своего сознанія, погруженнаго въ многообразіе наличнаго бытія. Въ понятіи оба суть одно и то же, потому что чистая самость есть абстрактное всеобщее, и поэтому ихъ единство устанавливается, какъ ихъ посредствующее звено. Однако, самость является дѣйствительной только въ одномъ крайнемъ членѣ — въ сознаніи, а бытіе въ себѣ въ другомъ крайнемъ членѣ — въ государственной власти; сознанію недостаетъ того, чтобы государственная власть не только въ качествѣ чести, но дѣйствительно перешла бы въ него, а государственной власти того, чтобы ей повиновались не только какъ такъ называемому всеобщему благу, но какъ волѣ, пли того, чтобы она была рѣшающей самостью. Единство понятія, которымъ еще опредѣляется государственная власть и до котораго поднялось сознаніе, является дѣйствительнымъ въ этомъ посредствующемъ движеніи, простое наличное бытіе котораго, какъ посредствующее звено, есть языкъ. Однако, сторонами этого единства не являются еще двѣ самости, наличныя какъ самости, такъ какъ государственная власть только воодушевляется до самости, поэтому языкъ еще не является духомъ, знающимъ и высказывающимъ себя въ полной мѣрѣ.
[(а) Лесть]. Благородное сознаніе, въ силу того, что оно есть самость, является тѣмъ, отъ чего исходитъ языкъ, посредствомъ котораго стороны отношенія принимаютъ видъ одушевленныхъ цѣлыхъ. Героизмъ безмолвнаго служенія становится героизмомъ лести. Эта рефлексія служенія въ словахъ выражаетъ собою духовное, разложившееся посредствующее звено и не только рефлектируетъ въ
чает свое существование только тогда, когда её сторонами являются такие самосознания, которые знают эту чистую самость, как непосредственно ценную действительность, и также непосредственно знают, что они становятся таковыми только благодаря отчуждению. Вследствие этого моменты возвышаются до самосознающей категории, а этим возвышением так очищаются, что становятся моментами духа; благодаря этому он вступает в наличное бытие, как духовное начало. Дух, таким образом, есть центр, предполагающий такие крайние члены и порождаемый их наличным бытием, но равным образом он есть и прорывающееся между ними духовное целое, которое на них раздваивается и в принципе порождает каждое из них благодаря этому соприкосновению с целым. То обстоятельство, что оба крайние члена в себе уже сняты и разложены, порождает их единство, и это единство есть движение, связывающее их; оно обменивает их определения и их самих, и при том делает это в каждом крайнем члене. Это посредство ставит понятие каждого из обоих крайних членов в его действительность, т. е. оно обращает то, что в каждом из них существует в себе, в его дух.
Каждый из крайних членов, государственная власть и благородное сознание, вследствие этого распадаются — государственная власть на абстрактную всеобщность, которой повинуются, и на существующую для себя волю, которая, однако, ей еще не принадлежит; благородное сознание на повиновение снятого наличного бытия или на бытие в себе самоуважения и чести и на не снятое еще чистое бытие для себя, т. е. на пребывающую еще в скрытом состоянии волю. Оба момента, к которым сводится оба крайних члена и которые в силу этого являются моментами языка, суть абстрактная всеобщность, называемая всеобщим благом, и чистая самость, которая в своем служении отреклась от своего сознания, погруженного в многообразие наличного бытия. В понятии оба суть одно и то же, потому что чистая самость есть абстрактное всеобщее, и поэтому их единство устанавливается, как их посредствующее звено. Однако, самость является действительной только в одном крайнем члене — в сознании, а бытие в себе в другом крайнем члене — в государственной власти; сознанию недостает того, чтобы государственная власть не только в качестве чести, но действительно перешла бы в него, а государственной власти того, чтобы ей повиновались не только как так называемому всеобщему благу, но как воле, пли того, чтобы она была решающей самостью. Единство понятия, которым еще определяется государственная власть и до которого поднялось сознание, является действительным в этом посредствующем движении, простое наличное бытие которого, как посредствующее звено, есть язык. Однако, сторонами этого единства не являются еще две самости, наличные как самости, так как государственная власть только воодушевляется до самости, поэтому язык еще не является духом, знающим и высказывающим себя в полной мере.
[(а) Лесть]. Благородное сознание, в силу того, что оно есть самость, является тем, от чего исходит язык, посредством которого стороны отношения принимают вид одушевленных целых. Героизм безмолвного служения становится героизмом лести. Эта рефлексия служения в словах выражает собою духовное, разложившееся посредствующее звено и не только рефлектирует в
