дѣйствительной властью. Она становится таковой только при наличности дѣйствительнаго послушавія, котораго она достигаетъ посредствомъ сужденія самосознанія о томъ, что она есть сущность, и посредствомъ свободнаго самопожертвованія этого самосознанія. Такого рода дѣланіе, которое тѣсно связываетъ сущность съ самостью, порождаетъ двоякую дѣйствительность, себя, какъ обладающее истинной дѣйствительностью, и государственную власть, какъ такую, которая имѣетъ значимость истины.
Но посредствомъ этого отчужденія государственная власть не становится еще самосознаніемъ, знающимъ себя, какъ таковую; значимость имѣетъ только ея законъ или бытіе въ себѣ; она не обладаетъ еще никакой особой волей, потому что служащее самосознаніе еще не отреклось отъ своей чистой самости и одухотворило государственную власть только своимъ бытіемъ; оно поступилось для нея только своимъ наличнымъ бытіемъ, но не бытіемъ въ себѣ. Это самосознаніе имѣетъ значимость какъ таковое, соотвѣтствующее сущности, оно признано ради его бытія въ себѣ. Другіе обрѣтаютъ въ немъ утвержденіе своей сущности, но не своего бытія для себя, обрѣтаютъ проявленіе ихъ мышленія или чистаго сознанія, но не ихъ индивидуальности. Поэтому оно имѣетъ значимость въ ихъ мысляхъ и пользуется уваженіемъ. Оно есть гордый вассалъ, дѣйствующій ради государственной власти только постольку, поскольку она есть не личная воля, но воля существенная, и имѣющій значимость только въ этой чести, т.-е. только въ существенномъ представленіи общаго мнѣнія, а не въ благодарности индивидуальности, которой онъ не помогъ въ ея бытіи для себя. Его проявленіемъ въ его отношеніи къ собственной волѣ государственной власти, пока еще не возникшей, былъ бы совѣтъ, направленный на общее благо.
Поэтому государственная власть еще оказывается безвольной передъ совѣтомъ и не можетъ сдѣлать выбора между различными мнѣніями о всеобщемъ благѣ. Она еще не есть правительство и потому еще не является по истинѣ дѣйствительной государственной властью. Бытіе для себя, воля, которая въ качествѣ воли еще не принесена въ жертву, есть внутренній обособленный духъ сословій, который, въ противоположность своимъ рѣчамъ о всеобщемъ благѣ, сохраняетъ за собою свое особое благо и склоненъ выдавать эту вздорную болтовню о всеобщемъ благѣ за суррогатъ для поведенія. Принесеніе въ жертву наличнаго бытія, происходящее въ служеніи, только тогда является совершеннымъ, когда оно приводитъ къ смерти; но постоянно переживаемая опасность самой смерти дѣлаетъ ненужнымъ опредѣленное наличное бытіе, а вмѣстѣ съ нимъ и особое бытіе для себя,, обращающее совѣтъ, имѣющій въ виду всеобщее благо, въ нѣчто двусмысленное и подозрительное, а на дѣлѣ по отношенію къ государственной власти сохраняющее особое мнѣніе и особую волю. Поэтому сознаніе находится въ неравномъ отношеніи къ государственной власти и подпадаетъ йодъ опредѣленіе низменнаго сознанія, которое всегда готово къ мятежу.
Это противорѣчіе, которое сознанію надлежитъ снять, въ этой формѣ неравенства бытія для себя и всеобщности государственной власти, заключаетъ также и другую форму; оно указываетъ, что отреченіе отъ наличнаго бытія, завершаясь въ смерти, само есть сущее, не возвращающееся въ сознаніе, что это сознаніе еще не пережило его, и не есть въ себѣ и для себя, но только переходитъ въ непримиримое противорѣчіе. Поэтому принесеніе въ жертву бытія для себя является вполнѣ
действительной властью. Она становится таковой только при наличности действительного послушавия, которого она достигает посредством суждения самосознания о том, что она есть сущность, и посредством свободного самопожертвования этого самосознания. Такого рода делание, которое тесно связывает сущность с самостью, порождает двоякую действительность, себя, как обладающее истинной действительностью, и государственную власть, как такую, которая имеет значимость истины.
Но посредством этого отчуждения государственная власть не становится еще самосознанием, знающим себя, как таковую; значимость имеет только её закон или бытие в себе; она не обладает еще никакой особой волей, потому что служащее самосознание еще не отреклось от своей чистой самости и одухотворило государственную власть только своим бытием; оно поступилось для неё только своим наличным бытием, но не бытием в себе. Это самосознание имеет значимость как таковое, соответствующее сущности, оно признано ради его бытия в себе. Другие обретают в нём утверждение своей сущности, но не своего бытия для себя, обретают проявление их мышления или чистого сознания, но не их индивидуальности. Поэтому оно имеет значимость в их мыслях и пользуется уважением. Оно есть гордый вассал, действующий ради государственной власти только постольку, поскольку она есть не личная воля, но воля существенная, и имеющий значимость только в этой чести, т. е. только в существенном представлении общего мнения, а не в благодарности индивидуальности, которой он не помог в её бытии для себя. Его проявлением в его отношении к собственной воле государственной власти, пока еще не возникшей, был бы совет, направленный на общее благо.
Поэтому государственная власть еще оказывается безвольной перед советом и не может сделать выбора между различными мнениями о всеобщем благе. Она еще не есть правительство и потому еще не является по истине действительной государственной властью. Бытие для себя, воля, которая в качестве воли еще не принесена в жертву, есть внутренний обособленный дух сословий, который, в противоположность своим речам о всеобщем благе, сохраняет за собою свое особое благо и склонен выдавать эту вздорную болтовню о всеобщем благе за суррогат для поведения. Принесение в жертву наличного бытия, происходящее в служении, только тогда является совершенным, когда оно приводит к смерти; но постоянно переживаемая опасность самой смерти делает ненужным определенное наличное бытие, а вместе с ним и особое бытие для себя,, обращающее совет, имеющий в виду всеобщее благо, в нечто двусмысленное и подозрительное, а на деле по отношению к государственной власти сохраняющее особое мнение и особую волю. Поэтому сознание находится в неравном отношении к государственной власти и подпадает йод определение низменного сознания, которое всегда готово к мятежу.
Это противоречие, которое сознанию надлежит снять, в этой форме неравенства бытия для себя и всеобщности государственной власти, заключает также и другую форму; оно указывает, что отречение от наличного бытия, завершаясь в смерти, само есть сущее, не возвращающееся в сознание, что это сознание еще не пережило его, и не есть в себе и для себя, но только переходит в непримиримое противоречие. Поэтому принесение в жертву бытия для себя является вполне
