разсматривать съ человѣческой точки зрѣнія, то преступленіе совершаетъ тогъ, кто, не находясь въ обладаніи властью, нападаетъ на общину, во главѣ которой стоялъ другой. Правымъ же оказывается сумѣвшій схватить другого, лишь какъ единичнаго, оторваннаго отъ общины, и изгнать его въ этомъ безсиліи. Такъ онъ оскорбилъ лишь индивида, какъ такового, а не другое, не сущность человѣческаго права. Община, оскорбленная пустой единичностью и ею же взятая подъ защиту, сохраняется, а оба брата находятъ взаимную гибель другъ черезъ друга. Вѣдь индивидуальность, влекущая за своимъ бытіемъ для себя опасность для цѣлаго, сама исторгла себя изъ общины и разрѣшилась въ себѣ самой. — По община будетъ чтить одного, стоявшаго на ея сторонѣ; и, напротивъ, правительство, т.-е. возстановленная простота самости общины, откажетъ въ послѣднихъ почестяхъ другому, который уже съ городскихъ стѣнъ обнаружилъ свой разрывъ съ общиной. Дерзнувшій наложить руку на высочайшій духъ сознанія, на общину, необходимо лишается чести всей своей законченной сущности, чести опочившаго духа.
Но отбрасывая самую верхушку своей пирамиды и одерживая побѣду надъ семьей, возмутившимся принципомъ едийичности, всеобщее вступаетъ тѣмъ самымъ въ борьбу съ божескимъ закономъ, борьбу самосознающаго духа съ безсознательнымъ. Вѣдь послѣдній есть другая существенная и потому лишь оскорбленная, но не уничтоженная первой, сила. Но противъ власть имущаго, очевиднаго закона законъ божескій для дѣйствительнаго осуществленія ищетъ поддержки въ безкровной тѣни. Въ качествѣ закона слабости и мрака онъ побѣждается сначала закономъ силы и свѣта, такъ какъ онъ власть подземная, а не земная. Однако, дѣйствительное, отнявъ у внутренняго его честь и силу, поглотило этимъ и свою сущность. Духъ очевидный имѣетъ корни своей силы въ мірѣ подземномъ; увѣренная въ себѣ и утверждающая себя достовѣрность народа имѣетъ истину своей всесвязующей клятвы въ безсознательной и безмолвной субстанціи всѣхъ, въ водахъ забвенія. Вслѣдствіе этого осуществленіе очевиднаго духа обращается въ обратное, и онъ узнаетъ, что его высшее право есть высшая неправота, его побѣда — скорѣе его гибель. Мертвый, права котораго нарушены, находитъ для возмездія орудіе, равное по дѣйствительности и власти съ силой, его оскорбившей. Такими силами являются другія общины. Псы и птицы осквернили ихъ алтари трупомъ мертвеца, не поднявшагося до безсознательной всеобщности путемъ подобающаго ему возврата въ элементарный индивидъ. Оставшись поверхъ земли въ царствѣ дѣйствительности, онъ достигъ теперь, въ качествѣ силы закона божескаго, сознающей себя дѣйствительной всеобщности. Враждебно встаютъ эти силы и рушатъ общину, обезчестившую и сломившую свою силу, святость семьи.
Въ этомъ изображеніи движеніе божескаго и человѣческаго закона находитъ выраженіе своей необходимости въ индивидахъ. Всеобщее является въ нихъ въ качествѣ паѳоса, а дѣятельность движенія въ качествѣ индивидуальнаго дѣланія, придающаго его необходимости видимость случайности. По индивидуальность и дѣланіе и составляютъ вообще тотъ принципъ единичности, который въ своей чистой всеобщности называется внутреннимъ божескимъ закономъ. Какъ моментъ раскрытой общины, законъ этотъ имѣетъ нс одну лишь внѣшнюю въ своемъ на
рассматривать с человеческой точки зрения, то преступление совершает тог, кто, не находясь в обладании властью, нападает на общину, во главе которой стоял другой. Правым же оказывается сумевший схватить другого, лишь как единичного, оторванного от общины, и изгнать его в этом бессилии. Так он оскорбил лишь индивида, как такового, а не другое, не сущность человеческого права. Община, оскорбленная пустой единичностью и ею же взятая под защиту, сохраняется, а оба брата находят взаимную гибель друг через друга. Ведь индивидуальность, влекущая за своим бытием для себя опасность для целого, сама исторгла себя из общины и разрешилась в себе самой. — По община будет чтить одного, стоявшего на её стороне; и, напротив, правительство, т. е. восстановленная простота самости общины, откажет в последних почестях другому, который уже с городских стен обнаружил свой разрыв с общиной. Дерзнувший наложить руку на высочайший дух сознания, на общину, необходимо лишается чести всей своей законченной сущности, чести опочившего духа.
Но отбрасывая самую верхушку своей пирамиды и одерживая победу над семьей, возмутившимся принципом едийичности, всеобщее вступает тем самым в борьбу с божеским законом, борьбу самосознающего духа с бессознательным. Ведь последний есть другая существенная и потому лишь оскорбленная, но не уничтоженная первой, сила. Но против власть имущего, очевидного закона закон божеский для действительного осуществления ищет поддержки в бескровной тени. В качестве закона слабости и мрака он побеждается сначала законом силы и света, так как он власть подземная, а не земная. Однако, действительное, отняв у внутреннего его честь и силу, поглотило этим и свою сущность. Дух очевидный имеет корни своей силы в мире подземном; уверенная в себе и утверждающая себя достоверность народа имеет истину своей всесвязующей клятвы в бессознательной и безмолвной субстанции всех, в водах забвения. Вследствие этого осуществление очевидного духа обращается в обратное, и он узнает, что его высшее право есть высшая неправота, его победа — скорее его гибель. Мертвый, права которого нарушены, находит для возмездия орудие, равное по действительности и власти с силой, его оскорбившей. Такими силами являются другие общины. Псы и птицы осквернили их алтари трупом мертвеца, не поднявшегося до бессознательной всеобщности путем подобающего ему возврата в элементарный индивид. Оставшись поверх земли в царстве действительности, он достиг теперь, в качестве силы закона божеского, сознающей себя действительной всеобщности. Враждебно встают эти силы и рушат общину, обесчестившую и сломившую свою силу, святость семьи.
В этом изображении движение божеского и человеческого закона находит выражение своей необходимости в индивидах. Всеобщее является в них в качестве пафоса, а деятельность движения в качестве индивидуального делания, придающего его необходимости видимость случайности. По индивидуальность и делание и составляют вообще тот принцип единичности, который в своей чистой всеобщности называется внутренним божеским законом. Как момент раскрытой общины, закон этот имеет нс одну лишь внешнюю в своем на
